Сергей Есенин - Стихотворения. Поэмы

Памяти Брюсова — Написано в связи со смертью В. Я. Брюсова (9 октября 1924 г.). В статье, посвященной памяти Брюсова, Есенин писал: «Умер Брюсов. Эта весть больна и тяжела, особенно для поэтов. Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха… После смерти Блока это такая утрата, что ее и выразить невозможно. Брюсов был в искусстве новатором… Брюсов первый пошел с Октябрем, первый встал на позиции разрыва с русской интеллигенцией. Сам в себе зачеркнуть страницы старого бытия не всякий может. Брюсов это сделал» (Собр. соч., т. 4, с. 229–230).

Поэтам Грузии — Г. Н. Леонидзе вспоминал: «Он очень мало знал Грузию до приезда к нам, но тем ненасытнее оказались его любознательность, жажда познания распахнувшего ему дружеские объятия края и народа. Им были задуманы переводы из грузинской поэзии, он договорился о редактировании приложения к газете «Заря Востока», мечтал о создании цикла стихов о Грузии… Однако, кроме больших и малых планов, были большие и малые факты, события, происшествия, эпизоды, связанные с жизнью Сергея Есенина в Тбилиси, в своей совокупности и создавшие у него то настроение, которое продиктовало ему знаменитое послание «Поэтам Грузии» («Литературная газета», М., 1965, 2 октября).

…голубые роги… — от названия литературного объединения грузинских поэтов «Голубые роги» (1916–1930 гг.), членами которого были П. Яшвили, Т. Табидзе, Г, Леонидзе и др.

Письмо деду — Стихотворение обращено к деду Есенина Ф. А. Титову (умер в 1927 г.). Е. А. Есенина рассказывает: «Вся округа знала Федора Андреевича Титова (нашего дедушку по матери). Умен в беседе, весел в пиру и сердит в гневе, дедушка умел нравиться людям. Он был недурен собой, имел хороший рост, серые задумчивые глаза, русый волос и сохранил до глубокой старости опрятность одежды… По отношению к детям у дедушки всегда была большая доброта и нежность. Уложить спать, рассказать сказку, спеть песню ребенку для него было необходимостью. Сергей часто вспоминал свои разговоры с ним… Когда мать ушла от Есениных, дедушка взял Сергея к себе, но послал в город добывать хлеб себе и сыну, за которого он приказал ей высылать три рубля в месяц… Пять лет Сергей жил у дедушки Федора» («Воспоминания», с. 25–27).

Метель — Это и следующее стихотворение «Весна» в рукописи объединены общим заглавием «Над «Капиталом», а в первой публикации — «Листки».

Цикл «Персидские мотивы» был создан Есениным под впечатлением трех довольно длительных поездок (с сентября 1924 по август г.) по Грузии и Азербайджану, встреч, которые у него были в Тбилиси, Батуми, Баку. В Персии Есенин никогда не был, хотя не раз туда собирался. На время поездок Есенина на Кавказ приходится и его дружба с видным советским журналистом и издательским работником Петром Ивановичем Чагиным (1898–1967), в те годы редактором газеты «Бакинский рабочий», где было впервые напечатано большинство стихотворений этого цикла. Ему же посвятил Есенин и сборник стихотворений «Персидские мотивы». Рассказывая о пребывании Есенина в Баку летом 1925 года, П. И. Чагин пишет:

«Поехали на дачу в Мардакянах под Баку… Есенин в присутствии Сергея Мироновича Кирова неповторимо задушевно читал новые стихи из цикла «Персидские мотивы». Киров, человек большого эстетического вкуса, в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной: «Почему ты до сих пор не создал Есенину иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, какие его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай! Чего не хватит — довообразит. Он же поэт, да какой!» («Литературная Россия», 1965, № 40, 1 октября).

В «Персидских мотивах» отразились не только личные впечатления Есенина, но и его знакомство с творчеством виднейших персидских поэтов Саади, Омара Хайяма, Фирдоуси, неоднократно упоминаемых в тексте стихотворений этого цикла. Одно из стихотворений («Голубая да веселая страна…») озаглавлено в рукописи «Подражание Омар Хаяму». Журналист Н. К. Вержбицкий рассказывает: «Подвернулся мне томик — «Персидские лирики X–XV веков» в переводе академика Корша. Я взял его домой почитать. А потом он оказался в руках Есенина, который уже не хотел расставаться с ним. Что-то глубоко очаровало поэта в этих стихах. Он ходил по комнате и декламировал Омара Хайяма» (Н. Вержбицкий. Встречи с Есениным. Тбилиси, 1961, с. 50–51).

«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..» — Есенин использует имя Шаганэ Нерсесовны Тальян, молодой женщины, с которой он познакомился в Батуме зимой 1924/25 года.

Шираз — город на юге Ирана. В письме к Г. А. Бениславской от 8 апреля 1925 года Есенин писал: «Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно. Там ведь родились все лучшие персидские лирики. И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу, если он не пишет, значит, он не из Шираза» (Собр. соч., т. 5, с. 162). Эту поговорку поэт использовал в стихотворении «Руки милой — пара лебедей…».

Гелия . — Маленькая дочь П. И. Чагина Роза, с которой Есенин любил играть, когда жил на даче у него, называла себя «Гелия Николаевна».

Капитан земли — Стихотворение было опубликовано посмертно, с сообщением, что оно «написано в январе 1925 года в Батуме накануне годовщины смерти Ленина».

Над омраченным Петроградом… — Строка из первой части поэмы Пушкина «Медный всадник».

Собаке Качалова — Близко знавший Есенина народный артист СССР В. И. Качалов вспоминал: «Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой. Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки, которой потом Есенин посвятил стихи. Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидал Есенина и Джима — они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукой обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под мышки Есенина и лизал его лицо. Есенин встал и с трудом старался освободиться от Джима, но тот продолжал на него скакать и еще несколько раз лизнул его в нос. «Да постой же, может быть, я не хочу с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться», — бормотал Есенин с широко расплывшейся детски лукавой улыбкой» («Воспоминания», с. 417–418).