Игорь Рымарук - Былые буквы выводя по новой…

Омоешь душу вечером в Днепре,
к девичьей песне тенью у стены
прильнешь — и тянет петь о той поре…
Двадцатый век. Последний день весны.

Кто перескажет, на каком суде,
кто выскажет — ему свидетель мрак —
вот этот алый отсвет на воде,
заломленные руки у коряг?

Исчезнут голоса — так письмена
исчезли — так стушует тень волна.
И песня — «не светла и не грустна» —
омоет ли другие имена?

Они сойдут в безмолвие, боясь
вот этих стен с проломами, где лишь
видна следов причудливая вязь
и наши спины гнутся, что камыш…

Худую скатерть — праздника заплату —
задумчиво огню мы предадим,
но раньше вспомним весело цитату,
что даже дым нам сладок… даже дым.

Сгорает ветошь. Грезы хочет тело —
и тот, чья поступь все еще тверда,
на поиски ушел. В рубахе белой
есть женщина, чья речь — всегда вода.

Так на немой и на бездымной суше
проходит некто пасмурную глубь:
и не прощенья ищет он, а душу, —
застуженные ноги так идут!

Как будто ждут его на свадьбе этой,
чей отзвук поглотил три сотни сел,
там — пенье, и подсвечники при этом
не весь залили воском голый стол.

Так и живешь — ни дома, ни ключа.
Не капают ни слезы, ни свеча.
Смеркается, и на задворках тучи.

Земля, как стул, из-под ноги бежит.
На улице апрельский снег лежит, —
Глотай его. Что кактус твой колючий,

Белесый, с моложавой сединой,
Выспрашивай паромщика и ной,
Вымаливай, проси покоя, охай.

В Днепре глубоком, где кромешен ил,
Утопленник-старик слезу пустил,
И Водяной, которому всё по…

На небе будут с бельмами века,
Мимозы, наподобие песка,
Осыпятся, как будто при раскопках…

Но даром под землей гробы лежат:
Ненайденный тобою тайный клад
В последних не указан гороскопах.

Все позабудь — планет бездумный лад,
Виденья пирамид и анфилад,
Как книгу пожелтевшую, эпоху…

И вечный эпос, где на фоне плах
Есть всадники на клячах и ослах,
И рифмоплет, которому всё по…

Приют всегда найдется для двоих:
Их носит Бог в кармане брюк своих,
А что карман с дырою — позабудет.

А может, так задумал — ибо вниз,
К лесам, цветам летят под видом птиц
Блаженных опечаленные люди.

Так усмири же ветхий свой испуг,
Встречай рассвет, щенка корми из рук
И Смерти не буди любовным вздохом —

С высот, куда глазам не прорасти,
Взирает ибо (Господи прости)
Предряхлый Бог, которому всё по…

равен шелкам
снег на погосте
он должникам
кутает кости
гаснет не в миг
вещая зорька
слово горит
светом и только

сходят снега
встанут как поросль
не на врага
но и не порознь
алеет март
в медленной скорби
слово-бастард
тряпкою в горле

снежный посев
слетает тихо
кто насовсем
выбелил лихо
заревом рок
грозно сияет
слово-зверек
полем петляет

Былые буквы выводя по новой,
прочитывая жизнь свою назад, —
ты, будто в палиндроме бестолковом,
в нелепости отыскиваешь лад.

То вещий сон, то снег, то росчерк дивный,
то строфы — утру тесен их размер…
Картинки вешаешь, бормочешь непрерывно
про музыку одну, про пенье сфер.

Мелодий, букв и красок поселенья,
полки тщеславия, чья плоть была легка!
На ваши башни ветер провиденья,
как самолеты, выдвинул века.

О ком ли, словом ли, пеньем
сглазил тебя ворожей?
Злою неправедной тенью
год омрачился. Уже

трижды свеча отгорала —
и не развеяла тьмы.
Трижды слеза набегала —
ты отмахнулся дверьми.

Так пропадай же без сна и
не приходи никогда!..
Ты оглянулся:
босая
свечка
спешит
сквозь снега .

Острые плечи ласкаешь…
И пропадает зимой
свечка живая, другая —
отзвук волшбы земляной.

Стена веков. Стихов лоза гибка.
Ищи, ищи!.. — найдешь одну подкову.
Да высмотришь нечаянное слово
в звезду — как будто в дырку от сучка.

Ищи! — и остановится рука,
впотьмах нашарив острие полыни:
уколешь душу, но расколешь имя,
оцепенеешь — легкий, как река…

Такую участь ты найти готов
во тьме стихов, во тьмущей тьме венков?
Стена веков — в Иванов день оконце.

Река времен — крутой круговорот,
мгновенною полынью свяжет рот,
как тем, другим, что встали раньше солнца.