Давид Самойлов - "ЦЫГАНОВЫ"

Под вздох и взмах как будто думать легче.

Был истым тугодумом Цыганов,

И мысль не споро прилегала к речи.

Какой-нибудь бродячий анекдот

Ворочался на дне его рассудка.

Простейшего сюжета поворот

Мешал ему понять, что это шутка.

«У Карапета тёща померла…»

(Как вроде у меня; а ведь была

Хорошая старуха.) «Он с поминок

Идёт…»

(У бабы-то была печаль.

Иду, а вечер жёлтый, словно чай.

А в небе — галки стаями чаинок.)

«И вдруг ему на голову — кирпич.»

Он говорит: «Она уже на небе!»)

(Однако это вроде наш Кузьмич,

Да только на того свалились слеги,

Когда у тёщи в пасху был хмелён…)

Тут Цыганов захохотал. И клён,

Который возрастал вблизи сарая,

Шарахнулся. и листьев легион взлетел.

И встрепенулась птичья стая.

И были смех, и вдох, и зык, и звон.

— Что увидал? — сходя с крыльца резного,

Хозяина спросила Цыганова.

— Да анекдот услышал однова.

Давай, хозяйка, складывать дрова.

Под утро снился Цыганову конь.

Приснился Орлик. И его купанье.

И круп коня, и грива, и дыханье,

И фырканье — всё было полыханье.

Конь вынесся на берег и в огонь

Зари помчался, вырвавшись из рук

Хозяина. Навстречу два огня

Друг к другу мчались — солнца и коня.

И Цыганов проснулся тяжело.

Открыл глаза. Ему в груди пекло.

Он выпил квасу, но не отлегло.

Пождал и понял: что-то с ним не так.

Сказал:

— Хозяйка, нынче я хвораю. —

С трудом оделся и пошёл к сараю.

А там, в сарае, у него — лежак,

Где он любил болеть.

Кряхтя прилёг

И папироску медленно зажёг.

И начал думать. Начал почему-то

Про смерть: «А что такое жизнь — минута.

А смерть навеки — на века веков.

Зачем живём, зачем коней купаем,

Торопимся и всё не успеваем?

И вот у всех людей удел таков.»

И думал Цыганов:

«Зачем я жил?

Зачем я этой жизнью дорожил?

Зачем работал, не жалея сил?

Зачем дрова рубил, коней любил?

Зачем я пил, гулял, зачем дружил?

Зачем, когда так скоро песня спета?

зачем?»

и он не находил ответа.

Вошла хозяйка:

— Как тебе? —

А он:

— Печёт в груди. — И рассказал ей сон.

Она сказала:

— Лошади ко лжи.

Ты поболей сегодня, полежи; —

Ушла. А он всё думал:

«Как же это?

Зачем я жил? Зачем был молодой?

Зачем учился у отца и деда?

Зачем женился, строился, копил?

За чем я хлеб свой ел и воду пил?

И сына породил — зачем всё это?

Зачем была война, зачем Победа?

Зачем?»

И он не находил ответа.

Был день. И в щели старого сарая

Пробилось солнце, на полу играя,

Сарай ещё был пуст до Петрова.

И думал он:

«Зачем растёт трава?

Зачем дожди идут, гудят ветра?

А осенью зачем шумит листва?

И снег зачем? Зачем зима и лето?

Зачем?»

И он не находил ответа.

В нём что-то стало таять, как свеча.

Вошла хозяйка.

— Не позвать врача?

— Я сам помру, — ответил ей, — ступай-ка,

Понадобится — позову, хозяйка. —

И вновь стал думать.

Солнце с высоты

Меж тем сошло. Дохнуло влажной тенью.

«Неужто только ради красоты

Живёт за поколеньем поколенье —

И лишь она не поддаётся тленью?

И лишь она бессмысленно играет

В беспечных проявленьях естества?..»

И вот, такие обретя слова,

Вдруг понял Цыганов, что умирает…

…Когда под утро умер Цыганов,

Был месяц в небе свеж, бесцветен, нов;

И ветер вдруг в свои ударил бубны,

И клёны были сумрачны и трубны.

Вскричал петух. Пастух погнал коров.

И поднялась заря из-за яров —

И разлился по белу свету свет.

Ему глаза закрыла Цыганова,

А после села возле Цыганова

и прошептала:

— Жалко, бога нет.

1973–1976