Галактион Табидзе - Могильщик

Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты — разве
Никому ты не был верен и не знал любви огня ты?
Эти взгляды — лишь участье. Разве ты не слышал клятвы
Той, с которой провожали только что они любимых?..
Есть сердца — умеют помнить, есть душевные глубины…
Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!
А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.
Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?
Что с того, что шепчет ей он: «Наши души одиноки.
Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,
Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.
Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,
Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,
Все печальное, больное — все останется лишь в прошлом…»
Перестань, старик, смеяться — видишь слезы вдовьи эти? —
Если юноша забылся — слушай, — женщина ответит.
Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?
Нет — четырежды не прав ты! Разве не ее губами
Клятва здесь произносилась так недавно? На такое
Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..
Слушай! — женщина до смерти и любить и помнить может.

1912

…В 1912 году в провинциальном Кутаиси молодой 22-летний поэт старательно выписывал на своей самодельной афише, выполненной в модернистском стиле: «Студент Парижского университета Галактион Табидзе прочтет лекцию…» — трогательный документ нереализованной юношеской мечты. В том же году он знакомится с гимназисткой Ольгой Окуджава и навсегда запоминает сказанное свидетелем знакомства, своим двоюродным братом Тицианом: «У нее гениальные глаза!» Но Париж — далек и недоступен, а при чтении безутешных писем возлюбленного «гениальные глаза» вскоре увлажняются, поскольку по окончании гимназии их обладательницу родители отсылают учительствовать в другой город.

Попытка же оставшегося в Кутаиси Галактиона издать свой первый сборник стихов, заручившись поддержкой будущих читателей, оказалась не более успешной, чем его матримониальные планы, — откликнулись всего пятнадцать человек…

Естественно, что на фоне личных неудач из всего многообразия поэтических «тем и вариаций» начала столетия Галактион Табидзе выбирает наиболее созвучный своим тогдашним настроениям драматический сюжет. Сентиментальная присказка о зыбкости любовных клятв перед извечными законами жизни и стала рефреном «Могильщика» — по сей день одного из самых читаемых в Грузии стихотворений. Грузинская литературная публика, увлеченная «эстетикой смерти» Шарля Бодлера и русскими символистами, а до них — надсоновским заупокойным надрывом и подобными ему отзвуками английских и немецких «кладбищенских поэтов», конечно же восприняла с восторгом весь этот аллегорический реквизит классического образца декаданса.

Более удивительна дальнейшая судьба этого стихотворения, его «долгожительство».

Литературоведы, как известно, консервативны, и поэтому по сей день «Могильщик» наряду с «Мери» и «Луной Мтацминды» в академических курсах грузинской литературы считается шедевром раннего Галактиона. Интерес переводчиков Галактиона Табидзе к его ранним стихотворениям (помимо «культовости») обусловлен, по-видимому, их нарративным характером, тем, что в них пока еще нет признаков той «пленительной неясности», которая почти всегда оборачивается для переводчиков криптограммой с цепью семантически не разрешимых задач. «Могильщик» переводился на русский язык не единожды: впервые — Варламом Шаламовым («галактионовский» том «Библиотеки поэта» 1983 года), а в последнее время — Георгием Яропольским, Паолой Урушадзе и Юрием Юрченко, чья работа и предлагается вниманию читателей.

Перевод Юрченко меня искренне обрадовал своим уверенным интонационным мазком и точно подобранной метафорической палитрой, тем, как талантливо и тщательно он воссоздал на новом языковом полотне грузинский пейзаж вековой давности. Такое переводческое мастерство не приходит только с «трудом и терпением». Грузия — поэтическая родина Юрия Юрченко, здесь были написаны и опубликованы (не без гордости замечу, в «Литературной Грузии») его первые стихи, здесь он обучался театральному мастерству и состоялся как актер. Конечно же, и прожитые на грузинской земле годы, и знание грузинского языка, и мастерски переведенные стихи грузинских поэтов разных поколений — немаловажные факторы. Но думаю, главнее — фанатичная влюбленность Юрия в поэтическое наследие своего кумира; влюбленность, не затухавшая в нем ни на далеких Курилах, где он подрабатывал в студенческие годы, ни в романтическом Париже, где он в последние годы обитает.

Так, волею судеб, через сто лет к несостоявшемуся студенту Парижского университета Галактиону Табидзе пришел русский перевод самого значимого для него в то время стихотворения, причем пришел именно из Парижа! Вернулся как символ верности поэзии и поэтам, то есть своеобразной антитезой — своему же печальному рефрену.

Заза Абзианидзе