Иосиф Уткин - Стихотворения и поэмы

Над мирным деревянным бытом
Дымится русская зима,
И чем-то близким
И забытым
Душа моя уязвлена.

Смотрю в слезах
На снежный полог,
На свежий след,
На зимний сад,
Где на ресницах хвойных елок
Снежинки радостно блестят.

На синюю тропинку дыма
Смотрю с какой-то болью я…
На всё, что вдаль невозвратимо
Прошло, как молодость моя…

На деревья и на зданья
Снег торопится с небес,
Тишиною ожиданья,
Как во сне, охвачен лес…

Что ж, и мне пора ложиться.
Как в лесу, в душе темно,
В голове, как снег, кружится
Грустных дум веретено.

Писатель N — известный щеголь,
Одет он с головы до ног,
Как денди, в импортное… Гоголь
Так одеваться бы не мог.

Но скромным людям надо много ль?
Насколько я могу судить,
Писать не может он, как Гоголь,
Но может гоголем ходить.

Хоть бы перепел — в овсе!
Хоть бы свистнул кто бекасом.
Что за чертов хор, где все
Как один гундосят басом?

Да и хор тут ни при чем.
Просто автор бойких строчек,
К кассе рвущийся,
плечом
Оттирает банду прочих.

Как унять крикливых чад?
Напихайте их деньгами!
Пусть нажрутся и молчат.
И тогда… Проснется камень!

И тогда ответит нам
Шумом лес темнобородый,
Залепечет по камням
Ключевой язык природы!..

Соловей на ветку сел
И давай — опять о прежнем!
Я и сам собаку съел
На лирическом, на нежном.

А сижу раскрывши рот,
Глупой птице потакая;
Автор, может быть, и врет,
Но ведь песня-то какая!

Бык серьезен, бык молчит.
Ну, а польза-то какая,
Если он и промычит
Правду голосом бугая?

Вы — как знаете, а я —
У меня же свой обычай:
Я же песню соловья
Предпочту всем правдам бычьим!

Как на спутниц на живых,
Я любуюсь на березы…
В полушалках снеговых
Щеголяют по морозу!

Жаль, что только у меня
Так некстати сердце ноет.
Жаль, что только для меня
Радостно бродить с одною,

С той, что села у огня —
Греет руки, дует губы;
С той, которая меня
И берез моих не любит.

Жаловалась: грустно мне, одна я,
Нету сна, и мысли неясны.
Наклонился бы, сказал: «Родная,
Успокойся, — бы сказал, — усни».

Я сказал. Ей стало веселее,
Судя по дыханию груди.
Только освещенные аллеи
Снились ей и кланялись в пути.

Утром встала юная, живая,
Весело глядела на меня,
По-иному всё переживая
В ясном свете солнечного дня.

Не напрасно мы, выходит, славим,
Не напрасно завещали нам:
Сны, которые бы не мешали яви.
Явь, которая бы не мешала снам.

Я письмо свое направил
Просто в адрес синевы.
И письмо, согласно правил,
Получили вы.
Увы!
Слишком знают люди почты
Эту тягу к небесам.
Если любишь — любишь то, что
Просто выдумаешь сам…

Сидели. Кричали. Дымили.
И вдруг в телефонную тишь:
«Я очень соскучилась, милый.
Ты долго еще просидишь?»

Он трубку кладет… и, смущенный,
Глядит, улыбаясь, вперед…
«Ну, что там осталось еще нам?»
Но слово никто не берет.

И вдруг замечает начальник
У всех опечаленный вид:
Что всё заседанье печально
Куда-то с улыбкой глядит!

Как будто над скукой блокнотов
Не только ему одному, —
Им всем улыбается кто-то,
Колеблясь в табачном дыму…

В синем небе журавли.
Милый, а нельзя ли,
Чтобы эти журавли
Нас с собою взяли?

Мы же с ними заодно
И душой и телом,
И земное нам давно,
Милый, надоело.

Мы, скажи им, чужды лжи,
Мы из их же стаи,
Только крыльев нам, скажи,
Милый, не хватает…

Доху песцовую тундра надела, —
Время велело надеть.
Поверху — бело,
Понизу — бело,
Бело, как белый медведь.

Лайкой пришибленной каждого лижет,
Гонит мороз в три ноги.
Бросил якут и берданку и лыжи,
Пьет огневое орги. [43] Орги — водка (якутск.).

Ой, ой, морозка,
Черен и бел ты.
Черен, как русский торгаш.
Русский возьмет половину белки,
Ты и хвоста не дашь.

Тощи олени,
Слабей человека.
Шкуру повыели вши.
Как же мне, кыс, [44] Кыс — девушка. из большого наслега
Новые камосы [45] Камосы — оленьи сапоги. шить?

Рыжие луны за тундрой потонут.
Глубже упрячется звездный народ.
А к моему худому хатону [46] Хатон — изба; юрта.
Стройная кыс
Ни за что не придет.

Рыжие луны за тундрой потонут,
Бросят олени под сани помет,
В дальний наслег
К огонеру-таену [47] Таен — богач.
Стройная кыс, напевая, уйдет…

Соболем бурым дума вертится,
Лапой скребет по груди.
Э-э-э, заходи, человек или птица,
Сам сатана — заходи!..

«Здравствуй, Олеська, охотник хороший,
Глаз твой да будет как нож!
Как поживают
Олени и лошадь?
Сам хорошо ли живешь?»

— «Живы олени и лошади будто,
Только что корм намесил.
Здравствуй, Мисир, инородец безъюртный,
Здравствуй, охотник Мисир.

Пес за хатоном.
Снимай свои лыжи,
Сбрось с опояска ножи.
Греет орги,
Подвигайся поближе,
Длинно про степь расскажи…»

Славно Мисиру
На шкуре мохнатой
Вытеплить зяблые выкрутки рук;
Рыжую гриву огонь волосатый
Чешет на остром ветру…

«Слушай, Олеська,
В степи затаенной
Много творится чудес.
Воют волками собаки-таены,
Стаями тянутся в лес.

Помнишь места, где зимуют медведи,
С троп, где кочует зверье,
Красный шаман с шайтанятами едет,
Новую веру везет.

Глаз его мудрый
Каждую щелку,
Всякое горе найдет,
Кыс молодую и черную белку
Больше таен никогда не возьмет!..»

— «Кыс молодую… и черную белку…
Брать у таенов, сказал?» —
Ой, как рассыпались остро и мелко
Вдруг у Олеськи глаза.