Иоганн Гете - Герман и Доротея

«Что ж, — проронила беглянка, — пойдемте. Молва осуждает
Девушек, что понапрасну так долго торчат у колодца.
Впрочем, приятно порой поболтать над журчащей водою…»
Встали они, и тут заглянуть потянуло их снова
В темную глубь водоема, и сладостный трепет объял их.

Девушка, словно очнувшись, схватила кувшины и молча
Вверх по ступеням пошла, и последовал Герман за нею.
Ношу ее разделить он хотел, но она отвечала:
«Тяжести легче нести, между ними храня равновесье.
Тот же, кто будет мне вскоре приказывать, вовсе не должен
Сам услужать. Ни к чему эти строгие взоры, как будто
Участь моя не видна мне. Всё женщине быть в услуженье;
Лишь услужая, она добивается в доме влиянья
И полноправной хозяйкой становится в нем постепенно.
Брату служит сестра, как служила родителям прежде,
Вечно она в суете: то туда, то сюда лишь и знает
Только подать, принести, да вдобавок сготовить иль сделать.
Благо, коль навык есть, с ним короче любая дорога,
Длинная ночь приходит короткому дню на подмогу,
Да и работа тогда не неволит, иголка не колет,
Ты, о себе забывая, всецело живешь для домашних!
Будущей матери все добродетели эти потребны
В час, как младенец разбудит и станет с больной, неокрепшей
Требовать пищи, к страданьям еще прибавляя заботы.
Тяготы эти и двадцать мужчин сообща не осилят,
Да и осиливать им ни к чему. Благодарность была бы!»

Так рассуждала она и с примолкнувшим спутником вместе,
Сад миновав, подошла неприметно к пустому амбару,
Где на току и лежала роженица: с ней находились
Дочки спасенные, обе — невинности образ чистейший.
Дверь не успела за ними закрыться, как тут же навстречу,
За руки двух малюток ведя, и судья появился.
Были они в суматохе утеряны матерью бедной,
И наконец удалось отыскать их почтенному старцу.
Милую мать увидав, заплясали от радости дети,
С братцем еще незнакомым тотчас же играть захотели
И, Доротею они обнимая, ласкались, и тут же
Хлеба стали просить и плодов, но прежде — напиться.
Девушка всех угостила водою: детей и больную,
Старших дочек, а также судья глотком освежился.
Каждый вдосталь испил, восхваляя отличную воду —
Щелочь ей вкус придавала, и шла она людям на пользу.

С тихою думой во взоре тогда Доротея сказала:
«Этот кувшин, дорогие, должно быть, уже на прощанье
К вашим устам подношу, напоследок их услаждаю.
Все же, в полуденный зной ледяным глотком освежившись
Или в тени у ручья обретя покой и прохладу,
Вы об участье моем вспоминайте, ибо ему вы
Больше, чем родственным узам, обязаны склонности сердца.
Мне же вовек не забыть доброты, проявленной вами.
С грустью вас покидаю. Но каждый теперь для другого
Не облегченье, а бремя, и все под конец разбредемся,
В чуждых краях осев, коль на родину путь нам заказан.
Видите, юноша здесь, заслуживший признательность вашу
Тем, что белье для младенца и пищу для взрослых доставил;
Он лишь затем и пришел, что меня понадеялся видеть
В достопочтенном, богатом родительском доме служанкой.
Я отказать не могу. Предназначена быть в услуженье
Девушка, если не хочет обузою стать для домашних.
С ним и пойду. Ведь по виду он добропорядочный парень,
Да и родители, верно, как люди с достатком, — не хуже.
С вами, соседка, прощаюсь. Да будет утехою вашей
Этот малютка, который теперь уже пышет здоровьем.
К сердцу его прижимая в пеленках из пестрого ситца,
Припоминайте с отрадой принесшего этот подарок
Юношу, что и меня одевать и кормить согласился.
Вы, — продолжала она, обращаясь к почтенному старцу,—
Мне заменили отца, и признательна вам бесконечно».

К ложу больной Доротея склонилась; у женщины доброй
Слезы сверкнули в глазах и уста прошептали молитву.
«Друг мой, — юноше молвил почтенный судья, — ты по виду
Можешь быть смело причислен к хозяевам благоразумным,
Что для ведения дома достойных людей выбирают.
Часто случалось мне видеть: овцу, иль другую скотину,
Или же лошадь с разбором берут при обмене иль купле,
А человека, что все сбережет, будь он дельный и честный,
Или своим небреженьем расстроит, растратит впустую,—
Этого могут нанять, полагаясь на счастье иль случай,
Чтобы потом себя укорять за поспешный поступок.
Впрочем, ты взвесил все это, и девушка взятая, чтобы
Матери тягот посбавить, и впрямь оказалась достойной.
Другом ей стань и, покуда останется в доме, не будешь
Чувствовать — нету сестры у тебя, у родителей — дочки».

Подле роженицы много собралось друзей и знакомых.
Ей приношенья несли и жилье предлагали получше.
Новость уже разнеслась, и окидывал Германа каждый
Многозначительным взором, исполненным тайного смысла.
Даже одна из соседок другой на ушко прошептала:
«Если просватает он Доротею, не быть ей внакладе».
За руку девушку взял и промолвил Герман: «Пойдемте,
Вечер уже наступил, а до города путь не короткий».
В кучу женщины сбились, спеша с Доротеей проститься,
Герман ее торопил, но обняться-то с каждою надо.
Тут подоспели и дети, за платье ее уцепились,
Мать вторую никак отпустить от себя не желая.
Но вразумительно им сказала одна из соседок:
«Детки, пустите; она принесет вам из города много
Разных сластей и печений, заказанных братцем, покуда
Утром ранним с ним пролетел над кондитерской аист.
Их в золотистых кульках и должна прихватить Доротея».
Девушку дети тогда отпустили: ее из объятий
Вырвав, Герман увел, хоть платочки еще развевались.

Вот и пошли они тропкой навстречу закатному солнцу,
Что в облака грозовые упряталось и временами,
В дымке неясной сквозя, то сбоку, то сзади бросало
Редкий свой луч, озаряя поля зловещим сияньем.
«Только бы, — молвил Герман, — грозою с градом и ливнем
Буря не разрешилась, — ведь жатва поспела на славу!»
Оба они любовались высокой волнистою рожью,
Им достававшей до плеч, хоть шедшие рослыми были.

Верному спутнику тихо сказала тогда Доротея:
«Добрый мой друг, кому я, по счастью, обязана ныне
Хлебом и кровом, — меж тем как изгнанников ждет непогода,—
Прежде всего расскажите о нраве родителей ваших,
Коим усердно служить я готова, сил не жалея.
Кто господина узнал, угодить ему легче сумеет,
Приноровляясь к тому, что всего превыше он ценит,
С чем его разум и сердце сроднились за долгие годы,—
Как же мне сделаться, друг мой, родителям вашим угодной?»

Юноша благоразумный ей тотчас на это ответил:
«Правильно ты поступаешь, достойная девушка, если
Заблаговременно хочешь узнать родителей норов.
К слову сказать, и поныне отцу угодить я не в силах,
Даром что в доме его, как в своем, тружусь неустанно,
Только и знаю: с зари до зари виноградник да поле…
Матери я угождаю, и, добрая, мне благодарна,
Так же и ты ей казаться отличной девушкой будешь,
Ежели, как за своим добром, за домом присмотришь.
Батюшка мой не таков, — подавай ему внешнего лоску!
Славная девушка, ты не подумай, что я бессердечен,
При посторонней открыто родного отца упрекая,
Но уверяю тебя, что впервой столь дерзкие речи
С губ, не привыкших злословить, сорвавшись, нынче слетели,
Ибо в душе у меня пробудить ты сумела доверье.
Добрый отец мой склонен к известной красивости в жизни,
Требует он и любви, и почтенья сугубого также,
Он-то и худшим слугой доволен останется, если
Этот к нему подольстится, а к лучшему будет придирчив».