Бах Ахмедов - Стихи

Каждый вечер с тобой — это снежинка,
безупречная по красоте.
Бесконечно хрупкая
и непостижимая Вселенная,
тающая на ладони времени.

Мне нравится лимон
не потому что он вкусный,
а потому что он желтый,
словно держишь в руке
маленький кусочек солнца.

Мне нравятся квартеты Бетховена
не потому, что они гениальны,
а потому что они учат доверять
своему одиночеству.

Мне нравятся орхидеи не потому,
что они прекрасны,
а потому что они напоминают
мне о Прусте.

Мне нравится каждый твой жест и улыбка
не потому, что они твои,
а потому что они дарят пространству
новое измерение,
а время сбивают с толку,
так что оно забывает
в какую сторону ему идти.

И это умеешь делать только ты.

…А снег все идет, заметая дома.
Как будто грядет мировая зима,
Пытаясь вернуть нас к былой чистоте,
Где спрятана вечность на белом холсте.
В безмолвии снежном стихает печаль.
Сверкает бессмертия синий хрусталь,
И город лежит, как большой чистовик,
Хранящий незримый божественный лик.

Когда тебя превращают
в невидимую материю,
в облако вероятности,
в квантовую пыльцу,
вспомни, что самое прочное
на этом свете — доверие
пространству живого чуда,
подвластного лишь Творцу.

Все в этом мире двойственно:
надежда и ожидание.
Сегодня душа — частица,
а завтра она — волна.
И нету границ у радости
в отличие от отчаяния.
И в каждой судьбе сокрыта
попытка иного сна.

Зимнее дерево, иероглиф времени,
всеми корнями тянется к прошлому,
всеми ветвями тянется к будущему.
И где-то, в его немой глубине,
дремлет весенняя музыка —
фантазия на тему чуда.

Или слова,
несказанные мне тобой.

Как хорошо, что наша точка,
Вдруг оказалась запятой.
И значит дальше длится строчка,
Не завершенная судьбой.
Она задумалась как будто,
И передышку нам дает.
И просветленные, как будда,
Мы оставляем груз забот.
Ни запятых, ни слов, ни точек!
Отныне — только тишина.
И лишь судьба признать не хочет,
Что проиграла нам она.

На свет слепого бескорыстья
Надежда бабочкой летит.
Опять шуршат сухие листья
И осень тихо говорит
о пустоте усилий вечных,
о том, как иллюзорно все…
И нам опять ответить нечем
Прекрасной мудрости ее.

…В немом оцепенении застыли
в саду оливы, словно изваянья.
Как непроглядна ночь, как бесконечна!..
Апостолы уснули, Он один.
Один во всей Вселенной, черной, страшной,
с далекой и холодной зведной пылью.
И кажется, Отец не слышит тоже
Его молитву, ужас и надежду…

…И медленно слова плывут сквозь ночь,
И ночь их поглощает без остатка,
свинцовая, безветренная ночь,
с бездонным одиночеством Его.
с Его тоской, с Его кровавым потом,
с Его победой над смертельным страхом,
с уснувшими Его учениками.

А где-то вдалеке уже шаги,
И факелов огни, и тихий говор.
И, крадучись, идет к нему Иуда,
И отдает последний поцелуй
Учителю.
О этот поцелуй!
Каким вселенским холодом он полон,
Как будто смерть бессмертия коснулась,
И обожглась, не ведая еще,
что проиграла навсегда, навеки.

…И Он пошел спокойно, молчаливо.
Апостолы как будто растворились
во мраке своего непониманья,
растерянности, детского испуга.
И Петр в третий раз сказал:
"Не знаю
такого человека я…."
И сразу
Пропел петух, и Петр вспомнил вдруг
слова Христа о том, что отречется
он трижды в эту ночь, и горько плакал,
И слышал этот страшный свист бича.

А время шло к рассвету, и уже
толпа собралась, и Пилат проснулся,
и чаша на столе уже стояла,
накрытая тончайшим полотенцем.

Дай мне стать хотя бы четвертинкой,
Если половинкою нельзя.
На твоих губах улыбка Сфинкса
и попытка вечности в глазах.
Впрочем, математика бессильна
Перед ускользающей тоской.
Перед тем, как ты молчишь красиво
и ведешь по времени рукой.

Мне хочется уснуть, забыв о том,
как тело светится, как плачут наши руки,
бессильные найти во тьме другого…
Забыть о той стене, что делит ложе,
о странном одиночестве, что любит
обоих нас сильней, чем мы — друг друга.

Проходит ночь, и все, что остается, —
твой бледный силуэт на фоне утра
и пустота над нами, в нас, за нами,
и старая, почти слепая жалость,
и время, что уснуло, как котенок,
на тающем тепле одежды нашей.

По утрам не хватало аквамаринового.
По вечерам — синего.
Днем было слишком мало сиреневого.
А по ночам — избыток пурпурного.
И только в отдельные минуты
каждого цвета было
ровно столько, сколько нужно.
И тогда мы называли
это хрупкое равновесие
минутами белой тишины.
А рядом стояло счастье и училось
входить в сердце
на цыпочках…

Резкий короткий звук в опустевшей квартире.
Ты ушла, и лопнула пружина времени,
заведенная до отказа.

То, что днем казалось временным,
вечером обретает горький привкус
дурной бесконечности.
Снег, как хамелеон, меняет цвет,
становясь грязно-лиловым.

Часовая стрелка касается пределов грусти,
и люди замирают перед прыжком в одежду отчуждения.

Вечер без запинки соскальзывает в ночь,
и в уснувшем городе разговаривают между собой
обезумевшие автоответчики…

Мне опять хочется пойти в кофейню.
Я устал, как от долгой дороги улитка.
Голос пространства звучит все тише,
и день заметает все следы, приближаясь к вечеру.
В квартиры вползает невидимая грусть,
и хочется сидеть, не зажигая света.
И кажется, что этот февраль никогда не кончится,
и никогда не растает вода, замерзшая в зеленой пивной бутылке,
и прошлое никогда не станет прошлым,
а будущее — будущим…

К шести часам жизнь кажется непроницаемой,
как зимнее дерево.