Геннадий Алексеев - Стихотворения

значит, женщинам виднее.

Ведь портить шерсть

они не будут зря.

ничто не вечно в этом мире! сказал я себе.

Зашло солнце, и наступила

пора свиданий и любви.

И я увидел у ворот вечно юного Ромео, который что-то шептал в розовое ухо вечно любимой Джульетты.

.— Но ведь Шекспира же когда-то не было!— крикнул я им.

Они засмеялись.

НА МОСТУ

Глядел я долго, стоя на мосту, как вдаль текла Нева, как было ей вольготно течь на закат, как было ей смешно течь под мостами, то и дело огибая быки гранитные.

Тут выплыл из-под моста буксирчик маленький с высокой старомодной,

самоуверенно торчавшею трубой.

Глядел я долго, стоя на мосту, как уплывал он в сторону заката.

Труба его

дымила вызывающе.

ДЕМОН

Позвонили.

Я открыл дверь и увидел глазастого, лохматого, мокрого от дождя Демона.

— Михаил Юрьевич Лермонтов здесь живет?—

спросил он.

— Нет,— сказал я,—

вы ошиблись квартирой.

— Простите!— сказал он и ушел,

волоча по ступеням свои гигантские, черные,

мокрые от дождя крылья.

На лестнице запахло звездами.

-Г -ДГ

КУПОЛ ИСААКИЯ

Вечером

я любовался куполом Исаакия, который был эффектно освещен и сиял

на фоне сине-фиолетового неба.

И вдруг я понял,

что он совсем беззащитен.

И вдруг я понял, что он боится неба, от которого

можно ждать всего, чего угодно, что он боится звезд, которых слишком много.

t

И вдруг я понял,

что этот огромный позолоченный купол ужасно одинок и это

непоправимо.

Гнедой,

сытый,

с широким крупом,

галопом проскакал по Невскому.

Народ тепло приветствовал его.

Остановился на Аничковом мосту и долго разглядывал коней Клодта.

Иностранные туристы

фотографировали его прямо из автобуса

У Мойки встретил битюга, запряженного в телегу.

Шел с ним в обнимку и что-то говорил на лошадином языке.

Оба весело ржали.

Доскакал до Эрмитажа, пришел в античный отдел, встал к стенке и стал мраморным.

Мрамор розоватый, благородного оттенка.

Хожу по весеннему городу, и в горле у меня булькает восторг.

Но я и виду не подаю.

Хожу по городу и криво усмехаюсь: «Подумаешь, весна!»

Сажусь в весеннюю электричку, и в ушах у меня щекотно от восторга, но я не поддаюсь.

Еду в весенней электричке и исподлобья гляжу в окно:

«Эка невидаль — весна!»

Вылезаю из электрички, бросаюсь в лес, раскапываю снег под елкой, расталкиваю знакомого муравья и кричу ему в ухо:

— Проснись, весна на дворе!

Восторг-то какой!

— Сумасшедший!— говорит муравей.— И откуда только берутся

такие восторженные идиоты?

17

2. Г. Алексеев

Девки поют.

Протяжно,

ах, как протяжно девки поют вдалеке.

Девки поют про любовь.

Сладко, ах, как сладко сердце щемит: девки поют про любовь.

Конечно, вечер.

Конечно, река.

Конечно, березы.

И девки поют вдалеке.

И сказать тут нечего.

Конечно, грустно.

Конечно, по-русски.

Конечно, хорошо.

и никуда тут не денешься.

Всю жизнь они будут петь, эти девки,

всю жизнь они будут петь вдалеке про любовь.

В ЛЕСУ

— Ay!— кричат мне.-—

Ау! Где ты?

— Ау! — кричу.—

Ау! Я далеко где-то!

— Ау! — кричат.—

Ау! Иди сюда!

— Ау!— кричу.—

Иду! Я скоро!

А сам не тороплюсь.

Тихо иду по лесной дороге, перешагивая тени сосновых и все удивляюсь этому миру, в который попал ненароком.

Незнакомые люди подходили к ней на улице и говорили:

— Какая вы милая!

Спустя два года я встретил ее.

Она так подурнела,

что ее трудно было узнать.

— Милая,— сказал я ей,— ты очень подурнела! Наверное, это оттого,

что ты меня разлюбила. Полюби меня снова!

— Попытаюсь!— сказала она, но так и не попыталась — ей было некогда.

ЛУЧШЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Предвкушать его.

Услышать скрип двери и догадаться, что это оно.

Растеряться.

Но взять себя в руки и, побледнев от решимости, прочесть его про себя.

Поразиться.

И, переведя дух, прочесть его вслух, но шепотом.

Расхрабриться.

И, открыв окно, прокричать его громко, на всю улицу.

Наконец успокоиться.

И ждать новое, самое лучшее.

Как безмятежен, как торжественно спокоен был грешный мир в глазах делла Франческа!

Среди деревьев проходили женщины, с глазами темными, в простых прекрасных платьях, и ангелы с власами золотыми взирали на крещение Христа.

Но в старости Пьеро совсем ослеп.

И он уже не видел этих женщин и ангелов

с Христом и Иоанном, но он, конечно, слышал их шаги, их вздохи

и шуршание одежд.

Как строен,

как величественно прост по-прежнему

был этот мир нестройный

в слепых глазах

Пьеро делла Франческа!

ГОБЕЛЕН

На гобелене юный пастушок и рядом с ним румяная пастушка.

На гобелене ручеек бежит и белые овечки щиплют травку. Садится бабочка на шляпу пастушка, а он не видит, он обнял пастушку, и невзначай рука его легла чуть выше талии — каков шалун!

Но вдруг

из-за пригорка выполз ржавый танк, вращая башней и урча от злобы.

Пастушка взвизгнула, но смелый пастушок отважно пальцем погрозил злодею. Танк развернулся и уполз в кусты.

«Наверное, танкист сошел с ума,— подумал я,— война давно прошла, а он себе воюет и воюет.

К тому же век он перепутал — из двадцатого

заехал в восемнадцатый, бедняга. Ведь там бензина нет.

Потом ему придется пройти пешком лет двести».

ОХОТА ЦАРЯ АШШУРБАНИПАЛА (У Ассирийского рельефа)

— Что за шум?

— Ашшурбанипал охотится.

Вот он стреляет из лука, и издыхающий лев ползет по песку, волоча задние ноги.

Охота так охота — тут не до жалости.

Вот Он садится за пулемет,

и полсотни львов

бьются в агонии,

изрыгая на песок красную кровь.

Охота такое дело — без крови не обойтись.

Вот он нажимает кнопку, и вся пустыня со всеми львами взлетает к чертовой матери.

Охота пуще неволи — ничего не поделаешь.

— Но что еще за шум?

— Нашему царю стало дурно — он слишком впечатлителен.

Было очень тихо.

За прутьями арматуры, торчавшей из взорванного дота, светлело маленькое лесное озеро.

«Тишина обманчива»,— подумал я.

И тотчас

железо закричало

страшным предсмертным криком,

а поверхность озера

покрылась трупами солдат,

покрылась сплошь,

как ряской.

«Так я и знал!»— подумал я и пошел прочь,

натыкаясь на остолбеневшие от ужаса молодые сосны.

Они и не подозревали, что тишина так обманчива.

-г ЛЗПР

БАБИЙ ЯР

Говорят,

что пулеметчики

были веселые белобрысые парни. Говорят,

что в перерывах они пили молоко

и один из них играл на губной гармошке. Говорят,

что рядом с пулеметчиками сидели два каких-то странно одетых типа — один смахивал на Данте, а второй был вылитый Вергилий.