Альберт Туссейн - Добро Зло

Я думаю, если хоть одного человека в стране постигнет горе, беда, несчастье — по-настоящему мудрое, доброе и честное правительство должно тут же объявлять чрезвычайное положение и сообща, всем миром, общими усилиями спасать его, помогать ему стать на ноги.

Конечно, это фантастика, это идеал. Это даже не во всех семьях происходит.

Но это один человек… Ну, пусть десятки… ну, сотни… пусть даже тысячи…

А когда таких людей в стране миллионы?!

И разве не так происходит в сегодняшней России?!

Наше государство щедро, не спрашивая свой многострадальный народ, оказывает так называемую гуманитарную помощь другим людям, пострадавшим от стихийных и других бедствий, отправляя из всеобщего кармана огромные средства, строя целые новые добротные поселки для лишившихся крова чужих нам людей и т. д., в то время как в своей стране…

Эдакий снобизм нищего!

Кого мы обманываем?!

Это отнюдь не благородно и не гуманно, это — лицемерие, пощечина своему же народу, сотням тысяч бомжей — нашим соотечественникам! Беспризорным детям — нашим детям! Больным — нашим братьям и сёстрам! Престарелым — нашим отцам и матерям! Дедушкам и бабушкам!

Не пора ли, наконец, начать оказывать гуманитарную помощь своему собственному народу, о котором вы столь часто, но не чисто, хоть и почти красиво разглагольствуете?!

Авторитет, уважение, престиж страны нужно обеспечивать, прежде всего, улучшением благосостояния, морального и физического здоровья своих сограждан, а не бряцанием словами и оружием!

Когда-то считалось анекдотичным «один с сошкой, семеро с ложкой»; сейчас их, похоже, в десятки раз больше, этих «ложкарей». Даже официальная статистика признает, что численность только одних госчиновников в России более чем удвоилась даже по сравнению с забюрокраченной Совковией. Хотя чиновник № 1 и отмежёвывается на словах от коррумпированного чиновничества, — это чистой воды популизм, подогревающий традиционно вечно тлеющую в России наивную веру в «доброго царя» (такой же оксюморон, как и «честный вор», «порядочный бизнесмен» и пр. нелепости). Он сам периодически вынужден объявлять во всеуслышание о катастрофическом положении в той или иной социальной и экономической сфере.

И что же?!

Колоссальные средства тратятся на строительство абсолютно ненужных на данный момент престижных и роскошных объектов, бесполезно сжигаются народные деньги на дурацкие потуги демонстрировать военные мускулы и другие, немудрые и несправедливые по отношению к большинству населения действия. За эти деньги можно было бы настроить сотни поселков для бездомных и обездоленных своих граждан, значительно улучшить положение пенсионеров, больных и т. д. и т. п.

Понимаю, что бесполезно вопить в этой бездушной безразличной тупой пустыне… Но и молчать больно…

И стыдно… Просто бессовестно…

Воистину, сытый голодному — волк, в какие бы овечьи демократически блеющие и бякающие словесные одежды он ни рядился.

Страшно далеки вы, ребята…

И как хотелось бы, чтоб вы были ещё подальше…

Не знаю, как насчет физической,

но, похоже, умственная

и, тем более, душевная импотенция

явно неизлечима…

Никак не могу забыть, да и уж теперь, наверное, до конца дней своих не забуду, один случай из моего далёкого детства. Мы рыбачили на реке Ворскле в Полтавской области на Украине с моим, пожалуй, единственным за всю жизнь настоящим другом Юрием Пиваком (за которого я очень благодарен судьбе, и хоть его давно уже нет в живых, он всё равно, как и другие ушедшие близкие мне люди, всегда со мной и разделяет все мои радости и горести). В какой-то момент я услышал какие-то необычные жалобные крики лягушки, доносящиеся из камышей. Я пошёл посмотреть. Передо мной раскрылась ужасная драматическая сцена: большой жирный уж (возможно, беременная самка) поймал лягушку и пытался затащить её вглубь камышовых зарослей, а она, бедняжечка, ухватилась своими лапками за камышинку, отчаянно сопротивлялась и громко так, пронзительно взывала, как мне казалось, о помощи. Я вернулся к Юре и сообщил ему об этом, он был немного старше меня, и сказал, что пойду, попробую её вызволить. Он категорически и вполне, конечно, резонно отговорил меня. Мол, так уж устроен мир, природа… Мы ведь тоже поедаем и свинок, и коровок, и курочек и т. д., включая и тех же рыбок, которых мы удим… Да и лягушки ведь тоже не ангелы и не вегетарианцы, и питаются такими же невинными комарами и прочими насекомыми…

Я тогда со слезами на глазах согласился с его железной логикой, а сейчас, спустя много десятилетий, меня мучает совесть: Почему не спас?! Почему не вызволил?! Ведь мог же! Думаю, убеждён, я тогда был не прав. Одно дело, когда какое-то зло, жестокость или насилие творятся где-то далеко, почти превращаясь в какую-то нереальную абстракцию. И совсем другое — когда ты являешься свидетелем этого, но проходишь мимо, не вмешиваешься. Это один из самых тяжких грехов в моей жизни. И я (возможно, в наказание за мою тогдашнюю чёрствость) до сих пор слышу этот жалобный крик той бедной лягушечки, которая и сейчас взывает ко мне, к моей совести…

Первейшая и главнейшая опасность человеческих хищников состоит в том, что их не сразу отличишь от обычных мирных людей.

Есть ведь такое мощное и сложное понятие как внутренняя свобода, когда даже самый последний раб, бомж или другой обездоленный человек может на несколько порядков внутренне, т. е. истинно, быть свободнее даже самых сильнейших из сильных мира сего — часто рабов своего положения и даже своего внешнего могущества.

Какой толк от свободы?!

Зачем также и эта независимость, если в большинстве своём люди ими не пользуются?!

Независимо жрать?! Свободно дрыхнуть?! Независимо жить пошлой жизнью?!

Свободно прозябать?! Буянить?! Конечно, всё это прекрасно и здорово, и, несомненно, прогрессивно, если, скажем, сравнивать с примитивным физическим рабством и не говорить о свободе и независимости ума и духа, личности, наконец. И конечно, заявление это противоречиво. Но заявляется-то здесь, как мне представляется, нечто гораздо большее. Ведь как только мы получаем свободу от чего-то, мы тут же должны уяснить, для чего нам нужна эта свобода, как мы можем или должны ею распорядиться. Ибо добро и зло неизбежно будут трактовать свободу по-разному. Здесь опять возникает пресловутый порочный круг, который можно разорвать только принуждением, т. е. определённым ограничением свободы, чтобы избежать анархии и социального коллапса. Вопрос, разумеется, извечный, но не проклятый и вполне разрешимый.