Александр Пэнн (Пэн) - Избранные стихи
- Название:Избранные стихи
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1965
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Пэнн (Пэн) - Избранные стихи краткое содержание
Избранные стихи - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Среди оргий дворцовых тобой похвалялись,
Напоказ выставляли на торгах рабов!
И, когда б ты цыновки свои расстелила,
Что пропитаны потом бесстыдных ночей,
Потускнел бы пред ними разгул Мессалины,
Как изюминки глаз средь сплетенья лучей!
Ты легла на дороге держав — и владели
Грешным телом твоим легионы вояк.
Твой тиран Саваоф, как хозяин борделя,
Отпускал проходимцам тебя за пятак.
О наложница всех покорителей мира,
Кто тебя не познал? Тут алкал самый цвет
Но-Амона [14] Но-Амон – столица Египта в период Среднего и Нового царств.
, Афин, Вавилона и Рима —
Географии древней кровавый букет.
Под одним ты пылала в восторге стенаний,
А другого сжимала кольцом своих ног...
До сих пор на тебе отпечатки сандалий,
И весь облик твой — это насилья итог.
Нынче в платье чужом, под чужою короной,
В шутовском парике ты сидишь... Где твой стыд?!
Не пыхти протабаченной трубкой дареной
(Сувенир сутенеров твоих с Даунинг-стрит [15] Даунинг-стрит – улица в Лондоне, где находится резиденция премьер-министра.
!).
* * *
Святыня Давида. Сиона дочь.
Диадема. Жезл. Псалом... И прочь
Все уходит. И только ученый крот,
Возможно, что-нибудь разберет,
Вгрызаясь в святые, в гнилые! — тома...
А ты мне лучше ответь сама:
Ты, святоблудка, пьешь не впервые
Из родника клевет.
А как Давид умыкнул Вирсавию —
Слышала или нет?
Ах, ты не слыхала? Не знала? О, боже!
И два удивленья во взгляде святоши...
Но я-то, глину твою раскопав,
Сыскал твоих Изевел и Ахав [16] Царица и царь Израиля, отличавшиеся кровожадностью и распутством.
,
Что фимиам распутству курили,
Затмивши израйлев грех Самарии [17] Самария столица Израиля до 722 года до н. э.
.
Глаза решимостью зажглись:
Покинуть хочешь высь,
Разрыть могильные пласты,
Ко мне пророка привести.
Не торопись! Ты можешь все испортить.
Я помню — в храме кровь лилась.
Любой пророк, провозгласивший: — Против!
Был убиен тотчас!
Захарию забудешь ты едва ли,
Которого провидцем величали.
Еще один был убиен. Конечно,
Ты помнишь, как шалил с тобой господь!
Блуд господина бога! Есть в нем нечто,
Воспламеняющее плоть...
Разгул взметнулся до высот,
Над переулками. А сверху,
Над валом крепостных ворот,
К мечети прислонилась церковь.
Вошел. Безмолвье. Светотень.
И вот с иконы одинокой
Средь выцветшего мрака стен
В покое девственности строгой,
Смиренья скорбного полна,
Мне улыбается она.
...Упал на колени, воскликнул смущенно:
— Мадонна Мария! Мария мадонна! —
Но вдруг покраснела, смежает ресницы...
Что ж, щедро отведав господних утех,
К груди непорочной прижала девица
Румяный, живой святоблудия грех!
Мадонна...
* * *
Но что это? Где это мы?
Стена предо мной крепостная.
Я руки свои вырываю из тьмы,
Навстречу заре простирая.
Ясна, как приказ, как топор, тяжела,
Из храпа всплывает столица,
На ту, что в душе моей ночью жила,
Обрушить все башни грозится.
Так что? Поэтический бред? Алкоголь?
Два образа в памяти спорят...
Столица во тьме мне казалась другой,
Совсем не похожей на город.
Я с ней толковал и был, кажется, прав,
Но вдруг она скрылась, исчезла...
А может, я просто слегка перебрал
И верить глазам бесполезно?
Но я подымаюсь с холодной земли,
И все мне понятно и зримо:
Я в городе древнем очнулся, вдали
От нового Иерусалима.
(По теме скучал. Не писал ни черта.
И вот занесло человека
Опять налакаться под сенью Христа
В харчевне Анониса-Грека.)
К воротам!
Вперед!
Ты, святоша, прощай!
Довольно мне бога и водки.
Спешу в новый город, в мой каменный край,
Где улицы взмыты, как волны.
Там завтрашний день из вчерашнего дня
Мне виден — и в нем мое место.
А рост твоей святости не для меня...
Да он невысок — скажем честно...
Навозом прошедшего нас не прельстишь
И божьими жертвами — тоже...
Простимся давай, а за правду — простишь!
Я выложил правду, святоша?!
1933
Перевод В. Корнилова
БЕЛЫЕ СТЕНЫ
1
Не о любви, не об изменах —
мне не до этого теперь —
о белых, о больничных стенах,
об арифметике потерь.
О том, как беспощадны факты,
как тучность пожирает дни,
как несговорчивы инфаркты
и страшен крик: «Повремени!..»
О вере в чудеса: «Ошибка!
Живите дальше — рака нет...»
О том, как призрачна улыбка,
как путаются явь и бред.
О старости по-детски слабой,
о детстве, старческом вконец,
об удивленье эскулапа,
узнавшем, что воскрес мертвец.
Здесь только факты — я не прячу
ужасную их наготу.
Рассказ по памяти горячей
о белых стенах поведу.
2
Тут страж на каждом этаже,
тут изгоняют каждый шорох,
но слышен шепот в коридорах:
«Он жив еще или... уже?»
Тут необъятный шар земной
стеснен до узенькой кроватки,
и пульс в предсмертной лихорадке
пускается в галоп шальной.
Тут жизнь висит на волоске,
захлебываясь в алой пене,
тут кажется сердцебиенье
биеньем рыбы на песке.
Тут, как любовница, болезнь
не хочет отлипать от тела,
тут никакого нет предела
у боли — хоть на стенку лезь.
Тут все минуты до одной
подобны дряхлым черепахам:
ползут, раздавленные страхом,
томительные, словно зной.
Тут жар бывает сорок два,
хотя такое невозможно,
тут жизнь больна, и безнадежно,
а смерть надеждами жива.
3
Конвульсий страшные качели
больного скидывают вниз,
в гнилое, смрадное ущелье,
где нервы змеями сплелись.
И снова завоняло хлором,
лишь начал разносить недуг
по лазаретным коридорам
предписанные дозы мук.
Не уходила из палаты
бессонница, черным-черна,
покамест белые халаты
не впрыснули полграмма сна,
В жару метался разум — между
сознанием слабости и сил —
и колебал свечу надежды,
и только чудом не гасил.
Пожары...
Спящих тел пожары...
Как из брандспойта, льется пот...
И водят вкруг огня кошмары
юродивый свой хоровод.
И голова трещит от боли,
раскалываясь меж глазниц,
чтоб вылетели из неволи
желанья стаей белых птиц.
Белеет пух, белеют перья,
а может, это наконец
белеет сквозь туман неверья
сестры склонившейся чепец.
4
Лизоль осточертел до рвоты.
Но мы вдыхаем и лежим,
как нам велит режим зевоты,
всепослушания режим.
Тут звучен голос боли властной,
а голос человека слаб,
тут кислород страдает астмой
и птица выжить не смогла б.
Тут сад в чахотке скоротечной
(исход болезни — дело дней) —
к нему из-за одышки вечной
восход приходит все поздней.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: