Франческо Петрарка - Лирика

Мне ж суждено терзаться в муках вдвое:

Так я, живя, на слезы время трачу.

Глаза во влаге жгучей с болью прячу,

Тоскует сердце; в мире все живое

Нужней меня: от стрел любви такое

Терплю гоненье, муку, незадачу.

Увы! Ведь мной с рассвета до рассвета

Днем, ночью - полупройдена дорога

Той смерти, что зовут жизнью моею.

Моя ль беда, вина ль чужая это,

Живая жалость, верная подмога,

Глядит - горю; но я покинут ею.

CCXVII

Я верил в строки, полные огня:

Они в моих стенаньях муку явят

И сердце равнодушное растравят,

Со временем к сочувствию склоня;

А если, ничего не изменя,

Его и в лето ледяным оставят,

Они других негодовать заставят

На ту, что очи прячет от меня.

К ней ненависти и к себе участья

Уж не ищу: напрасны о тепле

Мечты, и с этим примириться надо.

Петь красоту ее - нет выше счастья,

И я хочу, чтоб знали на земле,

Когда покину плоть: мне смерть - отрада.

CCXVIII

Меж стройных жен, сияющих красою,

Она царит . - одна во всей вселенной,

И пред ее улыбкой несравненной

Бледнеют все, как звезды пред зарею.

Амур как будто шепчет надо мною:

Она живет - и жизнь зовут бесценной;

Она исчезнет - счастье жизни бренной

И мощь мою навек возьмет с собою.

Как без луны и солнца свод небесный,

Без ветра воздух, почва без растений,

Как человек безумный, бессловесный,

Как океан без рыб и без волнений,

Так будет все недвижно в мраке ночи,

Когда она навек закроет очи.

CCXIX

Щебечут птицы, плачет соловей,

Но ближний дол закрыт еще туманом,

А по горе, стремясь к лесным полянам,

Кристаллом жидким прыгает ручей.

И та, кто всех румяней и белей,

Кто в золоте волос - как в нимбе рдяном,

Кто любит Старца и чужда обманам,

Расчесывает снег его кудрей.

Я, пробудясь, встречаю бодрым взглядом

Два солнца - то, что я узнал сызмала,

И то, что полюбил, хоть нелюбим.

Я наблюдал их, восходящих рядом,

И первое лишь звезды затмевало,

Чтоб самому затмиться пред вторым.

CCXX

Земная ль жила золото дала

На эти две косы? С какого брега

Принес Амур слепителыюго снега

И теплой плотью снежность ожила?

Где розы взял ланит? Где удила

Размерного речей сладчайших бега

Уст жемчуг ровный? С неба ль мир и нега

Безоблачно-прекрасного чела?

Любови бог! кто, ангел сладкогласный,

Свой чрез тебя послал ей голос в дар?

Не дышит грудь, и день затмится ясный,

Когда поет царица звонких чар...

Какое солнце взор зажгло опасный,

Мне льющий в сердце льдистый хлад и жар?

CCXXI

Какое наважденье, чей увет

Меня бросает безоружным в сечу,

Где лавров я себе не обеспечу,

Где смерть несчастьем будет. Впрочем, нет:

Настолько сладок сердцу ясный свет

Прекрасных глаз, что я и не замечу,

Как смертный час в огне их жарком встречу,

В котором изнываю двадцать лет.

Я чувствую дыханье вечной ночи,

Когда я вижу пламенные очи

Вдали, но если их волшебный взгляд

Найдет меня, сколь мука мне приятна

Вообразить, не то что молвить внятно,

Бессилен я, как двадцать лет назад.

CCXXII

"О донны, почему, сходясь в часы бесед,

Так одиноки вы и смех звучит уныло?

Где жизнь моя теперь, о, где моя могила?

Ну почему средь вас моей любимой нет?"

"Смеемся и грустим, желанный вспомнив свет,

Подругу милую, которой нас лишила

Ревнивая родня, завистливая сила,

Чьи радости растут по мере наших бед".

"Но душу угнетать дано каким законом?"

"Душа - она вольна, здесь плоть в тиски взята,

Мы сами эту боль испытываем ныне.

Подспудную печаль подчас прочесть легко нам:

Ведь мы же видели, как меркла красота,

Как влагой полнились глаза твоей святыни".

CCXXIII

Когда златую колесницу в море

Купает Солнце, - с меркнущим эфиром

Мрачится дух тоской. В томленье сиром

Жду первых звезд. Луна встает - и вскоре

Настанет ночь. Невнемлющей все горе

Перескажу. С собой самим и с миром,

Со злой судьбой моей, с моим кумиром

Часы растрачу в долгом разговоре.

Дремы не подманить мне к изголовью;

Без отдыха до утра сердце стонет,

И, слез ключи раскрыв, душа тоскует.

Редеет мгла, и тень Аврора гонит.

Во мне - все мрак!.. Лишь солнце вновь любовью

Мне грудь зажжет и муки уврачует.

CCXXIV

О, если сердце и любовь верны,

Жетанья чисты, пламенно томленье,

И пылко благородное влеченье,

И все дороги переплетены,

И если мысли на челе ясны,

Но сбивчивы и темны выраженья,

А вспыхнувшие стыд или смущенье

Смывает бледность до голубизны;

И если с болью, гневом и слезами

Любить другого больше, чем себя,

Я осужден, вздыхая сокрушенно,

Пылать вдали и леденеть пред вами,

О, если я от этого, любя,

Терплю урон, - на вас вина, Мадонна.

CCXXV

Двенадцать звезд, двенадцать светлых жен,

Веселых и пристойных в разговоре,

И с ними солнце - в лодке на просторе

Я увидал - и был заворожен.

Нет, ни отплывший за руном Язон,

Ни пастырь, что навлек на Трою горе,

Такой ладьей не бороздили море,

Хотя о них шумят со всех сторон.

Мне встретилась потом их колесница.

Стыдливая Лаура, ангел тихий,

Чудесно пела, сидя в стороне.

Не всякому подобное приснится.

Кто б их ни вез - Автомедонт иль Тифий,

Завиднее удел не ведом мне.

CCXXVI

Единственный на крыше воробей

Не сиротлив, как я: одна отрада

Прекрасные черты - была для взгляда,

Других не признающего лучей.

Все время плачу - счастья нет полней,

Мне смех - мученье, яства - горше яда,

Сиянье солнца - тусклая лампада,

На смятом ложе не сомкнуть очей.

Недаром люди говорят, что Лете

Сродни теченье сна, ведь он, предатель,

Несет сердцам покой небытия.

О край благой, счастливей нет на свете,

Чем ты, моей отрады обладатель,

Которую оплакиваю я!

CCXXYII

Как распускает вьющиеся косы

Летучий ветерок за прядью прядь

И реет в них, стараясь вновь собрать

И заплести их жгут светловолосый,

Я вижу ясно, и в глаза мне осы

Любовные впиваются опять,

И я мое сокровище искать

Бреду в слезах, обильных, словно росы.

То рядом цель, то снова далека,

То пламень мой, то мир перед очами.

Я падаю. Дорога нелегка.

Счастливый воздух, светлыми лучами

Пронизанный, бегучая река,

Зачем не поменялись мы путями?

CCXXVIII

Амур десницей грудь мою рассек

И сердце обнажил и в это лоно

Лавр посадил с листвою столь зеленой,

Что цвет смарагда перед ним поблек.

Его омыл сладчайших слез поток,

Он из земли, страданьем разрыхленной,

Превыше всех дерев вознесся кроной,

И к небу аромат его востек.

Растенья благороднейшего корни

С тех пор ношу я в сердце неизменно

Добро и славу, честь и красоту,