Неизвестен Автор - Война мышей и лягушек (Батрахомиомахия)

Война мышей и лягушек (Батрахомиомахия)

Перевод М. Альтмана.

К первой строке приступая, я Муз хоровод с Геликона

Сердце мое вдохновить умоляю на новую песню,

С писчей доской на коленях ее сочинил я недавно,

Песню о брани безмерной, неистовом деле Арея.

Я умоляю, да чуткие уши всех смертных услышат,

Как, на лягушек напавши с воинственной доблестью, мыши

В подвигах уподоблялись землею рожденным гигантам.

Дело, согласно сказанью, начало имело такое.

Раз как-то, мучимый жаждою, только что спасшись от кошки,

[10] Вытянув жадную мордочку, в ближнем болоте мышонок

Сладкой водой упивался, - его на беду вдруг увидел

Житель болота болтливый и с речью к нему обратился:

"Странник, ты кто? Из какого ты роду? И прибыл откуда?

Всю ты мне правду поведай, да лживым тебя не признаю.

Если окажешься дружбы достойным, сведу тебя в дом свой

И, как любезного гостя, дарами почту торовато.

Сам я прославленный царь Вздуломорда и здесь на болоте

Искони всепочитаемый вождь и владыка лягушек.

Родом же я от Грязного, который с царевною Водной

[20] На берегах Эридана в любви сочетался счастливо.

Впрочем, и ты, полагаю, из роду не вовсе простого:

Может быть, царь-скиптродержец и мощный в боях

предводитель?

Ну, не таи же, открой мне скорее свой род именитый".

Тут на расспросы лягушки мышонок пространно ответил:

"Что ты о роде моем все пытаешь? Он всюду известен:

Людям, бессмертным богам и под небом витающим птицам.

Имя мое - Крохобор, я горжусь быть достойным потомком

Храброго духом отца Хлебогрыза и матери милой,

Ситолизуньи, любезнейшей дочки царя Мясоеда.

[30] А родился в шалаше я и пищей обильной взлелеян:

Смоквою нежною, сочным орехом и всяческой снедью.

Дружба же вряд ли меж нами возможна: мы слишком несхожи.

Жизнь вся твоя на воде протекает, а мне вот на суше

Пища привычна людей, и меня на дозоре не минет:

Ни из красивоплетеной корзины калач белоснежный,

Ни с чечевичной начинкой пирог с творогом многослойный,

Ни окровавленный окорок, ни с белым жиром печенка,

Ни простокваша, ни сыр молодой, ни парная сметана,

Ни пирожочки медовые - их же вкушают и боги,

[40] Словом, ничто из того, что к пирам повара припасают,

Вкусно приправами всякими пищу людей услащая.

Не убегал никогда я с опасного поля сраженья,

Первому следуя зову, я в первых рядах подвизаюсь.

Даже его не страшусь, человека с огромнейшим телом:

Смело на ложе взобравшись, цепляюсь за кончики пальцев

Или пяту ухвачу, и, хоть боль до людей не доходит,

Скованный сном человек моего не избегнет укуса.

Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:

Ястреба в небе и кошки - великое с ними мне горе,

[50] Также и скорбной ловушки, где рок затаился коварный.

Эти напасти - все страшные, наистрашнейшая - кошка:

Даже к зарытым в норе норовит она ловко пробраться.

Редьки же грызть я не склонен, ни толстой капусты, ни тыквы,

И не питаюсь ни луком зловоннейшим, ни сельдереем

Яства отменные, впрочем, для тех, кто живет у болота..."

На Крохобора слова Вздуломорда со смехом ответил:

"Что ты, о друг, все о брюхе толкуешь? Поверь мне, немало

Есть и у нас, на воде и на суше, чему подивиться.

Жизнь нам, лягушкам, завидно-двойную назначил Кронион:

[60] Можем мы прыгать по суше, можем плясать под водою

И обитаем в жилищах, обеим стихиям открытых.

Если желаешь, ты можешь и сам в том легко убедиться:

На спину только мне прыгни, держись, ненадежней усевшись,

А уже я тебя с радостью в самый свой дом переправлю".

Так убеждал он и спину подставил, и тотчас мышонок,

Лапками мягкую шейку обняв, на лягушку взобрался.

Был он вначале доволен: поблизости виделась пристань,

Плыл на чужой он спине с наслажденьем... Но, как внезапно

Буйной хлестнуло волною в него, проклиная затею,

[70] Жалобно тут завопил он, стал волосы рвать и метаться,

Горестно лапки под брюхом ломать, а трусливое сердце

Билось неистово и порывалось на берег желанный.

От леденящего страха стенаньями глушь оглашая,

Правит меж тем он подвижным хвостом, как послушным

кормилом,

И умоляет богов привести его на берег целым.

Так, чем он более тонет, тем стонет безудержней, громче

И, наконец, исторгает из уст своих слово такое:

"Верно, не так увозил на хребте свою милую ношу

Вол, что по волнам провел до далекого Крита Европу,

[30] Как, свою спину подставивши, в дом свой меня перевозит

Сей лягушонок, что мордой противною воду пятнает!"

Вдруг над равниною водной, высокую вытянув шею,

Вот уж где ужас обоих, - явилася грозная гидра.

Гидру увидев, нырнул Вздуломорда, о том и не вспомнив,

Гостя какого, коварный, на верную смерть обрекает.

Сам углубился в болото и гибели близкой избегнул,

Мышь же, опоры лишившись, немедленно навзничь упала,

Лапками лагодя влагу и жалобный писк испуская.

Часто ее заливала волна, но, живучая, снова

[90] Наверх она выплывала... Однако судьбы не избегнешь...

Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула,

И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок:

"Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством

проступок:

Как со скалы - потерпевшего в море кораблекрушенье,

С тела меня ты низвергнул... В открытой борьбе или беге

Не превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманом

В воду меня заманил... Но всевидящий бог покарает

(Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!"

Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно

[l00] Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший.

С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам.

Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневом

И повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утром

Прибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза,

Старца, отца Крохобора, которого труп по болоту

Выплывший жалко носился - не к брегу родному, однако,

Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину.

Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся,

Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил:

[110] "Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек,

Лютая может беда приключиться внезапно со всяким,

Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился:

Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки,

Нашему роду враждебная, неукротимая кошка.

Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули,

С необычайным искусством из дерева хитрость устроив,

Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют.

Третий же сын - был и мой он любимец, и матери нежной...

Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину.