Николай Максимов - Голое небо

Оттого и нравились мне дети,
Что играют, пляшут и поют,
И дороже им всего на свете
Ветреная музыка минут.

И зачем понадобилось року,
Чтоб меж вас бродил я сам не свой,
Чтоб к людскому горю и пороку
Я тянулся песнею святой,

Чтобы сердце стало болью гулкой,
И теряло с вашим миром связь,
Чтоб моя веселая прогулка
По земным садам не удалась.

Нам засверкала сталью серой
Второй Эллады красота,
И классицизма новой эры
Открылись грузные врата.

Стальной мечты, железных грез мост
Мы над землею вознесем,
И к мертвой груди мертвый космос
В последнем торжестве прижмем.

И скоро ясно будет всем,
Что этот город многостенный —
Обетованный наш Эдем,
Что тайны райские — антенны.

И первобытная заря
Над рощей каменной займется
И наслажденьям дикаря
Улыбкой нежной улыбнется.

Да, я уже теряю связь
С моею милою землею,
Я, может, лучшего и стою,
Но жизнь моя не удалась.

Ну что ж! Я беглый, я случайный,
И ничего, что я умру,
А солнце теми же лучами
Затеет легкую игру.

И я могу сюда вернуться,
Быть может, даже и светлей
Земному счастью улыбнуться
И песнь свою сложить теплей.

Ведь я свободен, я ничей,
Мое сегодня — зло и зыбко,
И сам я создан, как улыбка,
Из вешних солнечных лучей.

На Сенной пустынной и странной
Высятся остовы мастодонтов:
Люди с них брани железную шкуру
И ломали, кромсали их мясо.
А на Обводном канале —
Все глубже и глубже в зловонную и мутную воду
Погружаются гниющие баржи
И черные торчащие доски,
Словно ребра обглоданных разрухой чудовищ.

Проходя по обезлюженным улицам,
Я знаю только одну страшную мысль:
Я знаю, что в темные волны,
Все глубже и глубже,
Как гниющие баржи на Обводном канале,
Погрузятся и наши сознания.

Хорошо бродить в городском бездорожье,
Когда каплей прозрачной повисает вечер,
И хрусталятся тонко лица прохожих,
И незабвенны случайные встречи.

Вечерние взгляды водоемно-глубинны,
Я черпаю и черпаю, и жадно пью их,
И в каждом зрачке хранятся турбины,
Проливающие сладостные струи.

И кто поймет, что бессмертье таится
В таких простых и незатейных минутах,
В тихих улыбках, в озаренных лицах,
В тростниковом шорохе ресниц всколыхнутых.

Хорошо бродить в городском бездорожье,
Когда каплей прозрачной нависает вечер,
И хрусталятся тонко лица прохожих,
И незабвенны случайные встречи.

Когда
Вся земля покроется белым саваном,
И тихо
Застынет в величавом и вечном сне,
И кто-то,
Весь в белом,
Сурово преклонит колени,
И тихо
Осветит неизбежный завет миров, —
Может быть,
На какой-то далекой планете
Цветущей,
Дыханьем нежно вспоенной,
Смеясь заиграют веселые дети
В весенних душистых садах.

Мы влюблены в железный космос,
В суровые и жесткие слова,
Нам дорог звук, тяжелый и громоздкий,
Сверлящего упорно бурава.

В ритмичности, как вечность монотонной,
Рабочих дней проходит череда,
И высятся из камня и бетона
Построенные нами города.

Вонзенные в развернутую пасть их
Стальные ветви густо сплетены,
И руки мачт, зажатые в запястьях,
В далекие просторы взнесены.

Из года в год, грузны и непроворны,
Звенят тяжелые чугунные шаги,
И сладостен поэту звук упорный
О камни ударяемой кирки.

И все, что слышим в отзвуках мгновений,
В размеренном и четком стуке лет,
Вновь повторится в мировом движенье
И в ритмике несущихся планет.

Мы — одна стальная рука, подъятая в долгой борьбе,
Мы — единый мускул, напряженный в железном усилии,
Мы — одна мировая душа, грозовая победная,
Зажженная огнем Гераклита.

Мы растворились в плавильном море
И в мерном вращении тяжелых машинных колес;
Закаленные в бойнях и мощные, как рычаг Архимеда,
Мы пришли зажигать мятежи на планете владык.

Мы клянемся на стали Закона: мы будем Мессией,
Мы избавим нашу планету от стонов и мук,
Мы воздвигнем новый огромный и спаянный космос
На обломках авторитарных культур.

В расцветающем парке огромного города
Играли веселые дети,
Встречали весенний день.
От плеча до плеча, от лица до лица струились
Незримые токи,
Как свеча от свечи, зажигались улыбки,
И было от каждого взгляда светлей.
И один сказал: «Мы будем сегодня
Играть в отдаленную эру —
В грозовый двадцатый век».

И все согласились, и голоса зазвенели,
И ринулись толпами в ярые «бойни»,
Под радостный смех.
В расцветающем парке раздавались призывы,
Что некогда громыхали жестоко, как ядра,
На планете царей.
Но нежданно игра прекратилась,
И раздались уже неподдельно-тревожные крики,
Потому, что один из вождей
«Угнетателей рабьей планеты»
С высокого холма упал на цветочную клумбу.

Elle est pareille a Rome. Et nous voyons encor
Les reflets magnifiques des majestes romaines
En contemplant le ciel, ce cirque bleu et d’or,
Les forums des champs et le portail des chenes.

Elle est pareille a Rome. L’heure sonne ici-bas
De ne plus troubler dieu par nos plaintes ameres.
Voila les entrailles pour predire un trepas,
Les serfs pour se soumettre et pour creer — les pierres.

Que de fois je songeais au luxe et aux victoires
Des villes antiques, Babel, Tyr, Sidon,
Aux tresors de Cresus et au roi Salomon,
Aux palais magnifiques et aux trones d’ivoire.

Et je vous plains, seigneurs. — Helas! de votre gloire
Je n’entendrai jamais chanter un doux clairon,
De votre luxe, о rois, que nous reste-t-il? Vos noms,
Auxquels s’accroche en vain notre pauvre memoire.

Pour le pouvoir royal le temps etait cruel,
Mais il nous reste encor un autre, l’immortel!
Et j’aime a contempler la majeste de l’aube,

Qui se leve toujours pour briller et couvrir
Les cieux resplendissants de sa royale robe,
Plus magnifique aux yeux que le pourpre de Tyr.