Виктор Соменков - Развилка

Цветут привычно красные азалии,

Привычно поднимаются лифты,

Так отчего ж Вы сразу не сказали мне,

Что не нужны дареные цветы?

И я сижу у мусорного провода,

Сжимаю горько слезы в кулаке

И вспоминаю наши встречи-проводы,

Которые остались вдалеке.

Мне греет душу лай домашней таксы,

Как долгожданный утренний рассвет,

А я все жду, мне жизнь чернее ваксы,

Чернее ваксы не было и нет.

А я все жду, минуты замерзают,

Меня всего охватывает грусть.

Дождусь ли я, наверняка не знаю,

Но я надеюсь, может быть, дождусь.

Туманным утром наплывают горы,

Зеленые большие корабли,

И нависают над сухумским скорым,

Над морем, ожидающим вдали.

Но им не плыть в моря и океаны,

Чужие страны им не увидать.

Им только ждать кого-то неустанно,

Им только ждать.

Им ждать того, кто после дальних странствий

В краю загара, волн и тополей

Расскажет им о сказочном убранстве

Плывущих в море белых кораблей.

Мне белых пароходов не увидеть,

И как шуршат под ветром тополя,

Не услыхать, но если ты увидел,

То это значит – увидала я.

Туманным утром наплывают горы,

Обросшие седые корабли,

И нависают над сухумским скорым,

Над морем, остающимся вдали.

Я наклоняюсь над тобой,

Глаза твои полузакрыты,

А рот с закушенной губой

Зовет меня на вечный бой,

В котором сладко быть убитым.

И выгибается дугой

Прикосновений жгучих свиток,

Все ближе яростный огонь,

И мы корежимся с тобой

От повторяющихся пыток.

Уходит страх, уходит боль,

Подходит нежности прибой,

Нас накрывает с головой,

И все, что раньше было мной,

И что тобой –

В божественном мгновеньи слито.

И в этот миг – и твой, и мой,

Когда ни шевельнуть ногой,

Миг после завершенья битвы,

В которой оба мы убиты, –

Я преклоняюсь пред тобой.

Нет чище радости и слаще –

Блага дарить блага дарящим.

В бурое – зеленое,

Синева – в свинец,

И не греет сонное

Холодок сердец.

Нет в тебе, холодненький,

Прежнего огня,

Миленький мой, родненький,

Пожалей меня.

Поперек ли, между ли

Кошка пробежит,

Я живу надеждою,

А душа болит.

Нет в тебе, холодненький,

Прежнего огня,

Все равно, мой родненький,

Не бросай меня.

А ледочек тоненький,

Тронь – и зазвенит,

Вроде, рано поминки –

Да прошел зенит.

Нет в тебе, холодненький,

Прежнего огня.

Уходи, мой родненький,

Не терзай меня.

В бурое – зеленое,

Синева – в свинец,

Да стучит в оконное

Осени гонец.

Убила меня, ты, зарезала

Теперь и сама не поймешь,

Зачем ты мне, пьяному, трезвая

Всадила под ложечку нож.

Не видеть мне больше удачи,

Серебряных снов наяву,

Не слышать ни смеха, ни плача

В нетающем, сизом дыму.

Я вскрикну последним аккордом,

Когда ты струну оборвешь,

Когда ты мне, слабому, гордая,

Под ложечку всадишь свой нож.

Застонут не крики, не флейты,

А боли и ужаса ком.

Его поскорее запей ты

Кровавым моим молоком.

И только одно не известно мне,

Когда наконец-то поймешь,

За что ты мне, подлому, честная

Всадила под ложечку нож.

Зовут меня к Богу ли, к черту,

Жалею я только о том,

Что мало вас честных и гордых

Своим задавил сапогом.

Ты с малых лет глядел подолгу в небо,

А в нем надежды и мечты слились.

Земля молчала, только звездный ребус

Манил тебя в сверкающую высь.

Твоя звезда пока еще блистает

И думает, что ты еще живой,

Что это ты смеешься, пролетая

В вечернем небе розовой стрелой.

Но самолеты долго не живут,

Но самолеты умирают рано,

И гаснет неоконченный маршрут

В голубизне небесного экрана.

И ты поймешь, что жребий твой измерен,

И ты поймешь: что было, то прошло,

Когда земля огромным черным зверем

Последний раз метнется под крыло.

Другой мальчишка так же смотрит в небо,

Чего-то ищет и кого-то ждет.

Молчит земля, и только звездный ребус

Его, как прежде, манит и зовет.

Я тобою любуюсь украдкой,

Молодым загораюсь огнем,

Горе-горькое кажется сладким,

Если только ты вспомнишь о нем.

И откроется в прошлое дверца,

Наши прежние сны возвратив.

Ах ты сердце, ты глупое сердце,

Ах ты старый забытый мотив.

Ты мне вовсе не кажешься старым,

Даже если годишься в отцы.

Ведь тебе салютуют фанфары,

Ведь тебя прославляют певцы.

Время станет небесною карой,

В бой другие идут храбрецы,

Это им салютуют фанфары,

Это их прославляют певцы.

Мой привет как прощальный подарок:

Всем началам приходят концы.

А твои отзвенели фанфары,

А тебя позабыли певцы.

В травяном августовском дурмане

Долго в звездное небо гляжусь,

Вдруг какая-нибудь и поманит,

Как шиповника огненный куст.

В синеватом вечернем тумане

Той звезды я никак не дождусь.

Вдруг она покатилась, упала,

А желанье не смог загадать —

Каплю счастья, ну самую малость,

Чтоб еще довелось испытать,

Как и в первой любви — небывалой,

И в последней — другой не бывать.

Нету смысла в неконченой речи,

Нету жара в потухшем огне,

Лишь улыбка нечаянной встречи

Неожиданно вспомнилась мне.

Это мгла за окном потемнела,

Это слезы дождя пролились,

Это песня в душе отзвенела,

Это просто окончилась жизнь.

Каравеллы уходят от берега,

В трюмах бусы, бумажки и хлам,

В общем, все, что шальная Америка

Направляет своим холуям.

Вот и мечутся люди в истерике,

Выбирая сквозь слезы и дым,

То ли жить этой жадной Америке,

То ли, может быть, жить остальным.

Бродят всюду и годы и месяцы,

Раз такая настала пора,

Эти каины, эти эсэсовцы,

Эти пыточных дел мастера.

Каравеллы уходят от берега,

Сея смерть, нищету, беспредел,

Посылай каравеллы, Америка,

Убивать — это спорт каравелл.

А Колумба, Веспуччи и Беринга

Я теперь бы наверно спросил:

Для чего вы открыли Америку,

Разве бог вас об этом просил?

Вдруг разлилась река Молочная,

И город весь водой покрылся...

Не спали люди днем и ночью,

А я родился.

Синело небо над каштанами,

Кто плакал, кто-то веселился,

Происходили вещи странные,

А я родился.

Свечи огарочек во тьме

Сгореть не торопился,

Отец тогда сидел в тюрьме,