Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Он уходил по улице длинной… Постройте ему, живые,
надгробье из сна и камня
среди фонтанов Альгамбры {99} 99 Альгамбра (точнее Альамбра) — дворец арабских халифов в Гранаде. .
И струи начертят на водной глади
невысыхающими слезами:
«Преступление было в Гранаде… в его Гранаде!»

Пока полыхает пальма,
которую жжет закат,
и вечер исполнен мира,
и сад тишиной объят,
и Гуадалавьяр {100} 100 Гуадалавьяр (также Турия) — река, впадающая в Средиземное море близ Валенсии. Валенсию
поит водой, как брат,
и в небе Аусиаса Марча {101} 101 Аусиас Марч (1395–1462) — испанский поэт, живший в Валенсии.
стройные башни стоят,
и к морю река стремится
сквозь розы, сквозь их аромат,
я о войне размышляю.
Она, как железный град,
верховья Дуэро хлещет —
там колос на нивах смят,
идет от Эстремадуры
в этот лимонный сад,
от серой Астурии — к морю,
где воздух от света свят…
Я думаю об Испании, проданной целиком, —
от гор до гор,
от рек до рек,
от головы до пят.

О Россия, благородная и святая Россия,
тысячу раз благородная и святая
с тех пор, как ты скинула скипетр и державу,
и вознесла над собой сверкающий серп и молот,
слышишь ли с этих дальних высот плоскогорья,
с этой земли со вздыбленными горами,
словно огромными крыльями
каменной
солнечной лиры,
с темною, бурой равниной, зеленою нивой,
гулкими реками, ясными побережьями,
рощами черных дубов, золотистых лимонов,
красной гвоздики и дрока —
через вершины и через шумящие реки
слышишь ли голос Испании?
Грохочет война от моря до моря — но громче
голос, к тебе обращенный: «Россия! Сестра!»
В дни этой ясной лазури и детского солнца.

Луна на краю небосклона,
над апельсиновым садом,
Венера так блещет, словно
хрустальная птица рядом.

Берилл, золотистый, сонный,
выходит из-за нагорья,
фарфоровый, невесомый
дом средь тихого моря.

Весь сад темноте распахнут,
и воды в покое добром,
и только жасмином пахнет,
лишь им, соловью подобным.

И кажется, тихо дремлет
война, полыхавшая яро,
покуда Валенсии земли
пьют воду Гуадалавьяра.

Валенсия стройных башен,
Валенсия полночей нежных,
где фиолетово море,
где поле растет и дышит!
Тебя и не видя даже,
я вечно с тобою буду.

Сильней войны, ее смертей и слез, —
когда неловкою дрофой кренится
в полете трехмоторный бомбовоз,
чтоб снизиться над ветхой черепицей, —

твой труд, который жизнь полям принес,
твой лист, что в почке тополя томится.
На лед кровавый — след свинцовых гроз —
с горы лавина чистых вод стремится.

Пока сирена воет, все грозней
гудит гора и по морской равнине
дым стелется, как хоровод теней, —

ты трудишься, не ведая унынья,
и слышится мне острый звук твоей
пастушьей скрипки, юная богиня.

То в небе — как стрела на крыльях лука,
то долгоногой тенью у протока,
то над развалистым гнездом из дрока
на каждой башне — аист-закорюка!..

О Сория, ты накатила снова.
Твое немое поле смотрит ныне
зеленый сон на каменной равнине,
пречистый край, где кромка гор лилова.

Эй, бомбовоз, летящий в земли эти,
ответь-ка мне: Дуэрское верховье
все так же помнит о своем поэте,

почав свой романсеро цвета крови?
Иль вновь гуляет Каин по планете?
Ответь, оса, чье жало наготове?

Этот мартовский ветер, — в морские глубины
устремившийся, — из закоулков; на клумбах
великаны тюльпаны; и взлет голубиный,
словно радуги вспышка; и огненным клубом

появляется солнце из огненной тени,
чтобы свет расплескать по земле валенсийской…
Молока, серебра и лазури кипенье,
и белеющий парус — на море латинском!

О Валенсия, — нежное вешнее диво,
край полей плодородных, деревьев лимонных, —
я тебя воспеваю, как прежде, — счастливой,

ты в каналах поток усмирила бурливый,
и в лагунах своих — старика Посейдона,
и кентавра любви — в своих рощах зеленых.

И снова ночью… Молотом тяжелым
стучит озноб в горячие виски.
…Ты видишь, мама, птицы в платье желтом!
И черно-золотые мотыльки!

Усни, дитя… И мать склонилась ниже —
как загасить огонь и чем помочь?..
Ручонка жаркая, кроватка в нише.
Лекарством и лавандой пахнет ночь.

А за окном луна висит, кругла,
и где-то самолет незримый
кружит, и белизна легла на купола.

Ты спишь, мой маленький?.. В ответ натужный,
короткий всхлип оконного стекла.
И — стужа, стужа, стужа, стужа, стужа!

Меж нами — вал войны, морей бездонней.
Из цветника глаза на море щурю…
А ты, Гьомар, глядишь из-под ладони
на море сухопутное — на бурю

Испании, чьи мрачные приливы
подвластны лишь Камоэнсовой {103} 103 Луиз Ваз де Камоэнс (1524–1580) — великий португальский поэт, автор эпической поэмы «Лузиады», в которой воспеты героические эпизоды истории португальского народа и великие географические открытия португальцев. лире.
В разлуке нашей дни твои тоскливы.
Мне без тебя так горько в этом мире…

Пришла война, любовь смертельно раня,
и в целом мире горечь умиранья:
в костре слепом, не греющем ладони,

в желанной сладости любви бесплодной,
в навечно не раскрывшемся бутоне,
отсеченном секирою холодной.

Вновь прошлое поет на той же ноте.
Вновь музыка и солнце в щелях штор,
плод золотой в окне — глядит в упор.
Голубизна в сонливом водомете…

Севилья детства, плоть от нашей плоти!
Родная, не забытая с тех пор!..
Брат {104} 104 Брат — Мануэль Мачадо, которого война застала в Бургосе, в первые же дни мятежа захваченном франкистами. Мануэль Мачадо остался во франкистской Испании, умер в 1947 г. , не дремли, еще не кончен спор —
чьей стать ей суждено в конечном счете?