Вадим Гарднер - У Финского залива

За громкими именами поэтов акмеизма — Анны Ахматовой, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама и Сергея Городецкого — затерялось имя близкого к акмеистам поэта Вадима Гарднера (1880–1956), обладавшего, в дополнение, редкой способностью писать стихи на двух языках, в его случае на русском и английском. Происхождение его также необычно: его отец, Даниель Томас Гарднер, сын американского ученого и автора множества научных трудов по химии и медицине, Даниеля де Пайва Перейра Гарднера, переселился из Филадельфии в Петербург в начале 70-х гг. прошлого столетия. Дед Вадима, придворный врач бразильского императора Педро Первого, был женат на потомке знаменитой португальской семьи де Пайва Перейра. Мать поэта, писательница Екатерина Ивановна Дыхова (1846–1933), отличалась необыкновенной для молодой женщины того времени энергией и предприимчивостью. Сразу после окончания Казанского института для благородных девиц в 1871 г. она явилась в Петербург для личной беседы с Императором Апександром Вторым, чтобы получить от него разрешение на поступление в Медицинскую академию Петербурга. После полуторачасовой беседы с нею в Летнем Саду Император любезно известил ее о том, что в недалеком будущем в Петербурге будет открыт университет для женщин и что Е. И. Дыхова будет первым кандидатом на медицинский факультет. Молодая Дыхова, однако, не захотела ждать открытия университета и уехала одна (неслыханное в России того времени событие!) в Америку изучать медицинские науки. В Филадельфии она встретила молодого инженера Даниеля Томаса Гарднера, сразу же пленившегося молодой и энергичной женщиной, вышла за него замуж и привезла его с собой в Россию. Свою продолжительную беседу с Императором Дыхова описала в журналах «Исторический Вестник» и «Русский Музей» [1].

Поселившись в Петербурге, Дыхова печатала популярные в то время романы («Гордая воля», «На новом пути») и статьи для журнала А. К. Шеллера-Михайлова «Дело». Кроме того, она была сотрудницей Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, и в свободное время делала литературные переводы. Вместе с Анной Павловной Философовой [2], известной поборницей женского равноправия в России (принятие женщин в русские университеты и разрешение играть роль в политических и общественных событиях страны), Дыхова активно участвовала в организации международных конференций и конгрессов, касавшихся равноправия женщин в России и в Западной Европе.

Вадим Гарднер родился в Выборге (Финляндия), учился на Юридическом факультете Петербургского университета, но за участие в восстании 1905 г. был исключен из числа студентов. После двух месяцев тюремного заключения он был освобожден как американский гражданин и получил разрешение закончить юридический курс в университете Тарту. В 1916 г., в порыве гражданского патриотизма, Гарднер подал прошение на получение российского подданства и был послан на два года в Англию к генералу Гедройцу, возглавлявшему Комитет по снабжению союзников оружием. Весной 1918 г., вместе с поэтом Николаем Гумилевым, Гарднер вернулся на военном транспорте через Мурманск в Петербург. Это путешествие и знакомство с Гумилевым Гарднер описал в своей еще только частично опубликованной поэме «Из дневника поэта» (1922) [3]. В 1921 г. Гарднер бежал из советской России в Финляндию, где у его матери было имение в Метсякюля, на Карельском перешейке. Из-за советско-финской войны 1939-40 гг., Гарднер должен был оставить занятое советскими войсками Метсякюля и переехать в Гельсингфорс, где он скончался в 1956 г.

Вадим Гарднер похоронен на Русском Православном кладбище в Гельсингфорсе, неподалеку от других русских поэтов, также оказавшихся в Финляндии после 1917 г., Веры Булич и Ивана Савина.

Первый сборник стихов Вадима Гарднера, «Стихотворения» [4], открыл ему двери в литературные салоны Петербурга, в том числе в знаменитую «Башню» Вячеслава Иванова, весьма расположенного к молодому поэту. Александр Блок благосклонно упомянул сборник в обзоре новой поэзии [5]. После выхода второго сборника стихов, «От жизни к жизни» [6], Гарднер был принят в «Цех Поэтов» русских акмеистов [7]. Гарднер печатался также в журналах «Гиперборей» [8]и «Русская Мысль» [9]. Поэты Михаил Лозинский [10]и Сергей Городецкий [11]написали рецензии на его книгу «От жизни к жизни». Николай Гумилев отозвался о ней кратко в журнале «Аполлон» [12].

Третий томик стихов Гарднера, «Под далекими звездами» [13], продолжает главную тему двух первых сборников — служение поэзии идеалам Добра и Гармонии. Но в нем звучит и новая нота тоски и оставленности поэта в современном «безбожном и тревожном» мире, в «век жестокого тиранства и распятой Красоты». Эта нота раздается и в других стихотворениях Вадима Гарднера более позднего периода, напечатанных в «Якоре: антологии зарубежной поэзии» [14]и «Rossija: Antologie» (Uebertragen von R.Rolihghoff) [15].

В основе его поэзии, отличающейся мистическими, религиозными и романтическими настроениями, лежит глубоко личное видение мира. Как и в поэзии Лермонтова, мы видим в его стихотворениях отблеск далекой страны за облаками заходящего солнца, за верхушками высоких зеленых деревьев. Рисуя эффектные картины лесного ландшафта, Гарднер создает благозвучные «мелодии природы», волнующую поэзию из обыкновенных слов и простых деталей окружающего мира. Все стихотворения Гарднера отличаются сдержанностью и прозрачностью стиля. Написаны они на том литературном русском языке, который так характерен для поэтов петербургской школы.

Писал он и лирические стихотворения о любви, одиночестве и о страдании. Поток эмоций в этих стихах тесно связывается с образами природы. Несмотря на трансцендентальное поэтическое видение мира, романтизм Вадима Гарднера очень русский. У него русские представления, русский ландшафт, русские краски. И за всем этим — наслаждение бесконечным многообразием всего существующего в его поэтической Вселенной. Философские идеи и размышления над вечными проблемами художественного восприятия мира и изображения его в искусстве составляют центр его метафизической поэзии. Особенно поглощен он был существованием в мире антиномий — добра и зла, красоты и уродства, жизни и смерти. Синтаксис некоторых стихов иногда труден из-за крайней сжатости повествовательной манеры.