Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

И «младореформаторы» во главе с Ельциным сделали все возможное для триумфального шествия по просторам России монетаризма новой формации, с его новым видом социально-экономической и информационной оккупации.

Сегодня в российском обществе восприятие денежных знаков прочно заняло место инстинкта самосохранения цивилизованных граждан. Люди творческого, производительного, созидательного труда обречены. Ремесленники, шахтеры и земледельцы стали реликтовыми персонажами нового общества. В стране оказалось около 50-ти миллионов так называемых «лишних трудоспособных русских».

Оба мыслителя довольно мрачно смотрели на будущее этнических русских вообще и «советских русских» в частности.

Зиновьев, например, считал, что распад России есть одновременно и деградация русского народа, являющаяся следствием умышленного геноцида русских (в основном, русского крестьянства как извечного оплота тысячелетней Руси).

Русскими почти утрачен высокий уровень нравственности. Зиновьев считал, что моральная деградация началась в советское время, Солженицын же утверждал, что эта беда проявилась намного раньше, после революции 1905 года.

С утратой нравственности русские утратили присущую им человечность и интеллектуальный потенциал. Без этих двух созидательных составляющих Россия уже потерпела поражение в информационной войне.

Зиновьев первым не побоялся назвать ельцинский режим «посмертным выкидышем советской империи, полностью утратившей системное управление, основанное на коммунистической морали и страхе».

Установление демократического режима в России и расстрел Дома правительства из танков он назвал бунтом вчерашних идеологических лакеев и освобожденного от человеческих и божьих законов профессионального интернационального криминала.

Зиновьев как «верующий безбожник» первым имел мужество сказать, что наша демократическая «элита» – прямая наследница советской партийной элиты и держится на трех догматах дьявола.

Первый догмат: относительность и бессмысленность нравственных оценок. Сегодня, как и прежде, общество не любит непорочных пророков и правдолюбов, и чтобы быть в числе «элиты», индивид должен иметь некий значительный моральный изъян, низводящий его до обще-уродливого, дегенеративного уровня.

Отсюда вытекает второй догмат дьявола: для «элиты» нового общества все мы («простой народ») – быдло, в лучшем случае, «навоз истории», как некогда сказал о славянах ярый русофоб Карл Маркс.

И третий догмат: предай и продай ближнего своего. В нашем обществе, как и в советском, продажность и предательство – догмат бытия.

Сегодня само общество рождается как акт предательства к породившему его прошлому. Предательство есть характерное проявление обрыва всех тех связей между людьми, благодаря которым возникла человечность, не уставал утверждать А.А. Зиновьев в своих книгах и публичных лекциях в МГУ.

Предательство оборвало человечные связи любви даже в семье, они оказались чужеродными и ненужными в стране «новых русских». Между кризисом патриотизма и предательством правящих сил страны есть прямая зависимость, считал Зиновьев.

Оба мыслителя поощряли в молодых смелость мысли и оригинальную самостоятельность суждений, призывали молодежь знать, понимать, осмысливать и переосмысливать славное и трагическое прошлое своего народа, без чего невозможно развитие в человеке глубинного настоящего чувства Отчизнолюбия.

Солженицын и Зиновьев, в порядке назидания творческой молодежи не уставали утверждать, что радость познания мира обязательно должна быть сопряжена с душевными страданиями, «в которых мы моем больные сердца». Об этой двойственности познания хорошо сказал в одном из своих стихотворений современный весьма одаренный поэт Михаил Фридман:

Известно все заранее

О жизни. И спорить надо с ней, поняв,

Что боль познания, познания важней…

Зиновьев разделял суждения Д.С. Лихачева о проблеме личности и власти, и считал, что совестливые порядочные люди нетерпимы к власти не как к таковой, а нетерпимы к несправедливости исходящей от власти.

Зиновьев призывал своих учеников и последователей активно проявлять гражданское мужество, не отмалчиваться, всегда высказывать свое мнение даже в случаях тупиковых, когда все глухо, даже когда ваш голос – будет «гласом вопиющего в пустыне».

Александр Зиновьев не уставал повторять: путь делателя добра не имеет принципиального конца. Этот путь может оборваться по независящим от человека причинам, но это будет всего лишь конец жизни, но не конец пути…

Их воистину стоическая жизнь, их труды, дела и мысли еще раз подтвердили полное ничтожество и убогость духа значительной части их современников, особенно тех, чьим хлебом было и остается идеологическое угодничество.

Своей жесткой, бескомпромиссной критикой советского и постсоветского общества они обосновали, пожалуй, самую насущную проблему современности: ради спасения жизни на Земле человечеству необходимо новое мировоззрение и совершенно новый тип общественного устройства, ибо все прежние и современные формы власти безнадежно морально устарели и представляют угрозу для существования всех народов мира.

Они первыми проявили свое гражданское мужество и указали власти ее истинное место и ее роль в государственно-общественном устройстве: охранять общество от всего безумного, плохого и дурного, что вредит национальным интересам.

Они до конца жизни не уставали повторять одну и ту же истину: без труда праведного и созидательного, основанного на нравственном законе, никогда не возродить могущество России и не обеспечить процветание ее народа.

Здесь мне хочется подчеркнуть одно обстоятельство: Зиновьев, уйдя из жизни, оставил после себя множество учеников и последователей в области социологии и философии, создал свою научную школу; Солженицын же – никого, ни в области литературы и публицистики, ни в сфере истории философии и высшей социологии.

В последние годы жизни в Александре Исаевиче мало чего осталось от того прежнего крепкого «теленка», который некогда бодался с дубом. Сказывался многолетний результат нездоровых обстоятельств, противоестественного положения, в котором он находился, как писатель. Одновременно с этим в нем крепло убеждение в несокрушимости новой власти, возникшей на развалинах советской империи.

Когда у него в беседе со мной зашла речь о русской национальной идее, о единении русских, он впал в крайнее возбуждение и часто повторял как заклинание одно и то же: «Анатолий Геннадьевич, Вы помните слова из одной песни эпохи застоя? «У советской власти сила велика…». Так вот, у нынешней власти эта сила крепче во сто крат прежней. У нынешней российской власти установился тесный союз с Западом, общий бизнес и общий взгляд на судьбу России.

Читать дальше