Элла Боброва - Янтарный сок

Но Ворон-отец не всегда на детей своих гневался.
Коль помнили люди традиции, чтили закон,
он щедро им дичь посылал, чтобы люди охотились,
а после удачного дня и над миром задумались.
Раз жили два друга-охотника в те времена
Красивы, искусны во всем и дружны были жены их.
Охотились вместе, досуг свой любили делить,
подолгу о мире умели вдвоем рассуждать.

Но чудо ли: сколько б ни мчались вперед на санях они,
куда бы ни двинулись — всюду тянулась земля.
Ужель невозможно доехать хоть раз до границ ее,
а, может, окажется вправду она бесконечною?
Но в путь не пустившись, об этом разведать нельзя;
и, плача, друг с другом охотников жены прощаются.
Расстались друзья, чтобы правду мире узнать,
от солнца и к солнцу — два разных избрали пкти

По снегу и льду мчались быстро зимою холодною,
а летом охотились, свой пополняя запас.
Вперед и вперед — много лет длилось их путешествие.
Охотники сами, их жены в дороге состарились.
Им рядом с санями теперь было трудно идти.
Но дальше и дальше стремились. Уж выросли дети их;
потом поженили охотники взрослых детей
с детьми из семей, что встречались в далеком пути.

Так с разных сторон по земле подвигалось два племени.
Все медленнее подвигались в дороге охотники,
их дети вели; но они не забыли идей своих.
А смерть отвергали: «С друзьями сначала мы встретимся…»
всегда говорили. И вот, как преданье гласит,
сошлись, наконец, на земле два кочующих племени.
Хоть старшие видеть друг друга уже не могли,
но, следуя голосу, здесь обнялись вновь друзья.

Охотники старые, плача от радости, молвили:
«Поистине наша дорога была далека.
Гораздо обширней и больше земля, чем мы думали.»
Сказали — и четверо все успокоенно умерли.
Так древние люди узнали: земля велика.

В то время древнее, не так, как ныне,
жил лишь один народ, гласит преданье.
Раз вырастил один охотник дочь.
Не мог никак ее он замуж выдать:
упрямо отвергала женихов
и зло над ними иногда смеялась.
Обузою считал отец ее;
но дочь не отвечала на упреки.
Не раз кричал он ей в припадке гнева:
«За пса тебя я выдам моего!»

Ответом было, как всегда, молчанье.
И вот однажды, говорит преданье,
зашел к ним на ночь человек чужой,
одет был в рыжую собачью шкуру.
С упрямой девушкой он ночь провел —
в пса рыжего вновь утром превратился.
Так дочь узнала, что сдержал отец
свою повторно-гневную угрозу.
«Вот он, жених твой!» — бросил он с презреньем,
«Теперь ты выйдешь замуж, наконец!»

Ночные повторялись превращенья.
И стала дочь семьи ждать прибавленья.
Вот день настал: щенки — ее приплод —
визжа, на шкуре меха копошатся.
Но как детей она их полюбила
и не могла на крошек насмотреться.
Отца же визг их скоро в гнев привел.
Дочь с мужем-псом, с ее детьми-щенками —
Всех он отвез на остров отдаленный,
но псу за мясом плыть домой велел.

Короткое так продолжалось время,
устал отец нести и это бремя.
Однажды пес приплыл за мясом вновь;
наполнил полмешка отец камнями,
а сверху мясом их чуть-чуть прикрыл.
Пошел на дно пес, громко, по-собачьи,
причитывая о своей семье.
На острове же поселился голод:
отец лишь поначалу ежедневно
возил немного мяса, но потом

кормить не захотел семью большую:
«Вас много, накормить всех не могу я!»
Дочь гневом вспыхнула от слов отца
и отомстила за убийство мужа:
созвав детей голодных, отдала
им своего отца на растерзанье.
В отчаянье она: как дальше жить?
Быть может, где-то ждет детей спасенье…
Два каяка для них смогла построить,
использовав подошвы от сапог.

Вот с севера пришел на помощь ветер,
и, плача, мать кричит: «Плывите, дети,
вас где-то примет лучшая земля,
вы жизнь построить сможете иную».
Прижав к себе оставшихся детей,
в слезах она от моря отвернулась.
Каяк был первый вынесен волной —
и племя выросло индейцев смелых.
Спаслися предки всех народов белых,
когда к земле пристал каяк второй.
От тех, что не смогли покинуть остров,
произошел род древний — эскимосов.

В те времена и у вещей была душа;
вселялись духи в них и вещи оживали.
Так, говорят, на землю ниспадал огонь,
и свежий, рыхлый снег светился, пламенея.

Могли мгновенно сочным мясом обрастать
нередко даже кости съеденных оленей.
Тогда владели люди силою волшебной
и неразлучен с духами был человек.

Лопата независимо врезалась в снег;
Гарпун сам в море метко поражал тюленей,
и даже дом, поднявшись над землей, вослед летел,
когда пускались люди в новый край охоты.

На шум летающих домов не раз роптал
один лишь человек, как говорит преданье.
Но услыхали духи жалобы его;
и потому с тех пор, как людям в наказанье,

дома летать уже не могут над землей
и люди вновь и вновь должны дом строить свой.
Все вещи на санях должны теперь везти
и навсегда волшебной силы лишены.

Но духи еще не совсем человека покинули.
Не видя их, знал он, что ими всегда окружен.
В лесу, на охоте иль дома в знакомом селении
неслышно орудовал духов народ Ижеркан.

И знал человек: коль сама рядом хижина строится,
то тут же народ Ижеркан, как все люди, живет.
Хоть этот народ обладал тайной силой волшебною,
с людьми торговал он, людей к себе в дом приглашал.

И духи соседями людям всегда были добрыми.
Не знал одиночества, счастливо жил человек.
Но возненавидел один их: с речами он злобными
обрушился раз на невинный народ Ижеркан:

«Кто просит их иглу свои строить в нашем селении.
Зачем они вечно за нами идут по пятам?»
Ножом своим воздух вокруг рассекая, он вырезать
пытался невидимых духов народ Ижеркан.

Хоть стона не слышал никто; но на снег окровавленный
уставились в ужасе люди, по крови узнав,
что ранены духи, соседи людей безобидные.
С той самой поры Ижеркан, так преданье гласит,

ушел от людей. Никогда больше люди не видели,
чтоб строились иглу волшебною силой вокруг.
И люди остались одни оттого, что обидели
Народ Ижеркан, что всегда человека был искренний друг.

Злых духов не было тогда на всей земле,
и человек не знал о силе зла вначале.
Он сам их породил, он сам посеял зло —
об этом говорит старинное преданье.