Анатолий Величковский - Нерукотворный свет

Деревья ожидают зелени.
Пустынна Сена. Безлюдна пристань.
Дома не покрашены, не побелены,
Город истерзан, город расхристан.
Подхожу, не спеша, к знакомому дому,
Начал подниматься по лестнице.
Кто-то рассыпал везде солому,
Сквозь прорубь крыши-профиль месяца.
На стенах серые гнезда паучьи,
Летучие мыши в центре города.
Первой молодости разве не лучше
Выпала мне вторая молодость?

К нам прислан узурпатор,
Как видно, за грехи:
Машина ординатор
Работает стихи,
Он изменяет нравы
И давит на Парнас
Ему не нужны, право,
Ни музы, ни Пегас.
И скоро безработных —
Поэтов — пруд пруди!
Они же беззаботно
Ждут славы впереди.

Тень капель на мои тетради —
Бросает солнце сквозь окно.
На тени этих капель глядя —
Я вижу как отражено
Здесь на бумаге указанье —
На то, что туча разошлась,
О, если б так в мои писанья
Иная сила ворвалась…
Слова, как тени капель этих
Могли бы оттого темнеть,
Что луч обещанного света
Прорвался сквозь густую сеть.

Меня невольно поражает
Невинных глаз прекрасный свет,
Но этого она не знает,
Тщеславья у Дадашки нет.
Когда, гуляя, мы встречаем
Людей, давно знакомых нам,
Она не очень доверяет
Улыбкам, ласке и словам.
И если я ее цепочку
Передаю кому-нибудь
Она, как истинная дочка,
Ко мне бросается на грудь,
Старается лизнуть мне руку,
В ее глазах мольба, упрек,
И даже выражает муку
Ее испуганный зрачок.
Когда, кончая шутку эту,
Я поводок беру назад,
Весельем и восторгом светит
Ее собачий, чудный взгляд,
И хвостик куценький с помпоном
Виляет все быстрей, быстрей…
Жизнь по неписанным законам —
Была бы проще, веселей…

Подросток девочка промчалась,
Мурлыча песенку (на не по росту
Большом велосипеде).
И песню увезла с собой.
Иду, постукивая палкой,
И только этот стук и слышу.
А день вокруг стоит такой,
Что вслушавшись в него я мог бы
Не знаю чем, но чем-то новым стать
Во всяком случае не человеком,
Не ангелом, не обезьяной…
Скорей всего, я мог бы превратиться
В ничто и стать ничем.
И потому я только слышу:
Стук сучковатой палки,
Стук каблуков да шелест гравия.

Люблю живую красоту:
Букашек, птиц, зверей, растений.
Сегодня подвязал к кусту
Надломленную ветвь сирени.
Есть в старости глухой мотив:
Чрезмерно искренняя жалость.
Она живет без перспектив —
Как и ее сестра — усталость.

Осталось несколько могил,
Кто в них лежит давно забыт,
Забыт и тот, кто хоронил,
Молчат и каменные плиты.
Исчезли, стерлись имена,
Дни похорон и дни рождений.
За два, три века письмена
Сошли с гранита, словно тени.
Я вижу, беспредельна тьма,
В которую уходит вечность,
О, как легко сойти с ума,
Воображая бесконечность!
Я пробую вообразить,
Как в бесконечные зеркала,
Уходит мысленная нить,
В бесплодных поисках начала,
Мой мысленный доходит взгляд
Не знаю до какой границы,
И возвращается назад,
Как обессиленная птица…
Как ограничен разум мой,
Воображая бесконечность
Я только обвожу чертой
Свою земную человечность.
Когда б, переступив порог,
Я не вернул оттуда думы.
Узнать бы никогда не мог,
О том, что в прежней жизни умер.

Солнце постепенно выплывало,
Горизонт еще не перешло.
В небеса, как в море погружало,
Длинный луч, похожий на весло.
Рядом с первым выросло второе,
Целый веер вырастал лучей,
Небо бледно-серое ночное
Делалось светлей и розовей.
Тополя собрались в путь дорогу,
Шлемы чистым золотом горят
Барабанщик-аист бьет тревогу,
Переходит горизонт заря.
Утренних лучей прикосновенья —
Нет нежнее ласки на земле!
Ароматом полнятся растенья
В этом первом, женственном тепле.

Почти бесшумно дождик скучный
Дробится на стекле окна,
Боятся серенькие тучи
Природу разбудить от сна.
Не нарушают капли, сеясь,
Безжизненную тишину.
Кто, кроме гроз могучих смеет
На сцену вывести весну?
И я боюсь… Мне тоже страшно…

Пронзили тучу две иглы,
И в тоже самое мгновенье
Деревья сделались теплы,
И в этом дивном озареньи
Я замер, как воскресший шмель,
Теплом разбужен оживает,
Летит сквозь сумрачный апрель
И, встретив солнце, замирает.
Лучи гурьбой восток прожгли
И заиграло! Заблестело!
Они меня обволокли,
Как шмель, отогреваю тело…
Темнеет солнце… Вновь светло!
Нет ни следа вчерашней бури,
В блестящей, звонкой, как стекло
Весенней, радостной лазури.

Из прошлого выходят тени,
Они совсем не ахти что:
Стоит в прихожей старый веник,
Висит на вешалке пальто…
А ты всю жизнь провел, не зная,
Что носишь в памяти своей,
И вдруг внезапно возникает
В глазах виденье прошлых дней:
Висит пальто, а ниже веник…
На этом и порвалась нить.
А что за дом, какие стены,
Я не могу восстановить.

Сидит неведомая личность,
На белом камне, ждет звезды,
И отражается частично
В вечернем зеркале воды.
Звезду увидев, с камня встанет
Печально, тяжело вздохнет,
Перчатки на руки натянет,
Бесшумно в темноту уйдет.
Займет пустое место воздух,
И будет отражать вода
Пустынный берег, небо, звезды,
Как отражала их всегда.
А впрочем, может сохранится
В глубинах грустный силуэт,
Чтоб в волнах снова отразиться,
Когда придет сюда поэт…

За последним городским забором,
Где поля, леса и огороды,
Где глаза любуются простором,
Начинается моя свобода.
Это слово очень любят люди,
И на все лады его склоняют.
Но другой свободы не бывает,
И, наверно, никогда не будет.

Прибита к столбику доска,
Скамеечка перед плотиной,
В порыве легком ветерка
Шумят вершинами осины,
И отражаются в пруде,
Бесшумно листьями мерцая,
И зыбь проходит по воде,
Два мира пленкой разделяя.
По водным зеркалам бегут
Серебряным сияньем змейки,
И снова оловянный пруд
Впитал осины и скамейку,
Белея вьются облака,
На водах вспыхивают звенья,
И так летят, летят века
Божественного воплощенья.