Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый

— Деятели!

Стоящие на палубе разразились смехом.

— На телефоне! — крикнул я. — Передайте Стоценко, пусть попробует двинуть обратным ходом через туннель наверх.

Когда с Генки сняли шлем, он все понял, и по его лицу, мешаясь с каплями пота, заструились слезы.

Сутками мы не возвращались на базу, промывая туннели, заделывая мелкие и крупные пробоины. «Ташкент» — славу и честь Черноморского флота — необходимо было поднять, дать ему новую жизнь. Поэтому мы работали, не считаясь со временем, порой даже нарушая правила водолазной службы, запрещающие находиться под водой более четырех часов. И вот закончен первый этап работ: «Ташкент» поднят, отведен от места гибели на более мелкое место и там посажен на грунт.

Теперь начинался второй этап, пожалуй не менее трудный: необходимо было заделать все пробоины в корпусе, чтобы прекратился доступ воды внутрь корабля, потом мощными помпами можно будет откачать из него воду. И тогда корабль всплывет сам.

Повреждения оказались значительными. В конце концов основные пробоины были заделаны, но оставалось еще множество мелких, которые трудно было обнаружить? Это показала пробная откачка. Поиском этих мелких пробоин и занималась наша молодежно-комсомольская группа.

Ранним утром, сменив кислородные баллоны и химпоглотитель в аппаратах, проверив гидрокомбинезоны, мы на водолазном боте направились к месту работы. Необходимо было проверить пробной откачкой количество поступающей воды в одном из отсеков.

Пришвартовались к борту «Ташкента». Ребята помогли мне надеть гидрокомбинезон, легководолазный аппарат, сигнальный конец, грузы… Я, как пингвин, смешно шлепая по палубе ногами, направился к люку, ведущему внутрь заполненного водой корабля. Вода темнела в нескольких сантиметрах от палубы. Человек десять такелажников подтянули двенадцатидюймовый шланг с огромным чугунным храпком (всасывающим приспособлением), который я должен был протянуть к самому днищу корабля.

На сигнале у меня стоял молодой матрос Геннадий Диденко. Он служил по первому году после окончания водолазного училища. Задиристый непоседа Генка буквально до слез жалел, что попал не на фронт в разведчики, а в водолазы.

— Тоже мне, — говорил он, — погружаешься, поднимаешься… То ли дело на фронте, рванул из автомата — и будь здоров! А здесь?.. Тишь да гладь, божья благодать.

Он с обычным для него скучающим видом — дело ему наше было не по душе — взял в руки сигнал, а я по трапу начал спускаться в чрево корабля, погружаясь в черную маслянистую воду и направляя за собой чугунный храпок. Сверху такелажники медленно потравливали шланг.

В этой темноте нас было двое: я и чугунный храпок, как живой двигавшийся за мной. Пройдя несколько метров вниз по трапу, я оказался на второй палубе корабля. Нащупав люк, ведущий на следующую палубу, и подтащив к нему храпок, за которым, извиваясь, полз шланг, я двинулся глубже. Шланг неотступно следовал за мной, направляемый сверху умелыми руками такелажников.

Вот и третья палуба, дальше под ней — днище корабля. Люк на ней совсем узкий — висящий на груди аппарат мешал мне протиснуться в него. Опять подтаскиваю к люку храпок, отстегиваю поясной ремень и поднимаю аппарат над головой. Люк пройден, в отсеке пристегиваю аппарат, дергаю два раза сигнал «Травите шланг». Диденко отвечает, дергая два раза, — значит, понял. Храпок медленно ползет за мной. Ногами чувствую днище. Оно на двадцать — тридцать сантиметров покрылось илом, перемешанным с обломками палубы, обшивки. Ноги и руки липко вязнут в этом месиве.

От абсолютной темноты перед глазами прыгают зеленые, красные и оранжевые искорки. Слышу, как ритмичный стук моего собственного сердца нарушает тишину. Мертвый гигант безмолвен. Это безмолвие напоминает о смерти и тлении. Мне становится как-то не по себе. Особенно противен ил, проползающий между пальцами кисельной гнилью.

Работа выполнена, можно и наверх. Проверяю количество кислорода: его еще минут на двадцать пять — тридцать. Все в порядке.

Разгребая руками темноту, медленно пробираюсь к трапу, ведущему наверх. Проводником служит сигнальный конец. Я уже дал Диденко сигнал, дернув три раза. Это означает: «Выхожу наверх». Сигнальный конец плавно подтягивает меня, помогая ускорить движение. Вот и трап. Рядом в люке извивается шланг. Его ребристая поверхность пульсирует под рукой, это наверху пробуют запустить помпу. Там идет работа, жизнь. Нерв, связывающий меня с той жизнью, — сигнальный конец. Ни радио, ни телефона, а только тоненький сигнальный конец, и я с радостью чувствую, как рука Диденко подтягивает его.

В «той» верхней жизни мотористы заливают шланг, пробуя запустить помпу. У люка, укрывшись полушубком, сидит, как рыбак у проруби, Диденко. Все в его фигуре говорит о будничности дела, которым он занят. Такелажники приводят в порядок освободившиеся тросы, мотористы суетятся около помпы. Каждый делает свое привычное дело.

К Диденко подошел старшина Николай Лысенко. Его круглое лицо украшают шевченковские усы. Он еще до войны работал инструктором легководолазного дела в тогдашнем ОСВОДе. В свои тридцать четыре года нам, двадцатилетним, он тогда казался стариком.

— Ну, как? — спросил он у Диденко.

— Ничего не пойму, товарищ старшина. Третий раз он дает сигнал «Выбери слабину». А никакой слабины нет.

— Ну-ка, дай!

Диденко передал сигнал. Старшина потянул: слабины действительно не было, а на том конце сигнала он почувствовал живого водолаза.

— Ну, что? — волнуясь, спросил Генка.

— Ничего не понимаю… Подождем.

Через несколько секунд сигнал из глубины повторился, потом еще и еще… Такелажники бросили укладывать тросы, мотористы — заливать помпу. Подошли другие водолазы. Люди собрались вокруг люка, глядя в черноту маслянистой воды. На ней расплывались серебристо-вороненые круги топлива. Что-то произошло там, в глубине корабля…

Сердце било ударами колокола. Положение мое оказалось аховым. Дело в том, что я нарушил святая святых работы водолаза: при протаскивании шланга через люк он обязан вначале пропустить в люк шланг, а затем попробовать пройти сам. Я же с беспечностью, присущей двадцатилетним, полез в люк первый и протащил за собой шланг в двенадцать дюймов, который, пройдя все три люка, закрыл мне выход наверх.

В перспективе, если не произойдет чуда, мне предстояло медленно умереть от кислородного голодания. В сигнальном коде не было сигнала, обозначающего «Выберите помповый шланг». Обычно в случае каких-то непредвиденных и сложных работ мы сами придумывали сигналы, обговаривая их заранее. Сегодняшнее же задание было настолько простым и обычным, что мы даже не подумали об этом. В результате я не мог передать команду выбрать шланг и по собственной глупости сам себя приговорил к заточению и смерти.