Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый

Да, я понимал и на всю жизнь запомнил и совет и деликатность моего капитана и начальника…

А вот к зазнайству и ко всему показному Дмитрий Афанасьевич относился нетерпимо. Однажды я, плавая уже третьим помощником капитана на «Калинине», во время стоянки в Ленинграде ехал утром из дома на судно, в порт. В трамвае увидел Дмитрия Афанасьевича, поздоровался и, конечно, сел рядом, благо вагон был почти пустой.

— Вот еду пораньше, чтобы застать начальника пароходства. Организуем групповое плавание для первого курса, — сказал Лухманов.

Завязался обычный в таких случаях разговор: куда и в какие порты заходили, как плавается, когда в отпуск и т. п. На следующей остановке к нам подсел начальник одного из отделов пароходства, знакомый Дмитрия Афанасьевича. Впрочем, и я знал этого товарища, но не настолько, чтобы удостоиться пожатия его руки. Разговор с Лухмановым товарищ из пароходства начал на английском языке. Дмитрий Афанасьевич знал этот язык в совершенстве, и меня, признаться, удивило, что своему собеседнику он отвечал только по-русски, да и то не совсем охотно. Видимо, раздосадованный товарищ не удержался и довольно резко заметил:

— Да что с вами, Дмитрий Афанасьевич? Разучились говорить по-английски, что ли?

Казалось, Лухманов только и ожидал такого вопроса. Он сразу оживился и, прищурившись, отчеканил, выделяя каждое слово:

— Разучиться не разучился, но не умею и не могу красоваться перед окружающими… Пускать пыль в глаза, как говорят русские люди…

Соседи по вагону рассмеялись. Товарищ из пароходства вскочил с места.

— Куда же вы? — любезно осведомился Дмитрий Афанасьевич. — Ведь нам еще две остановки…

Но тот, пробормотав: «Мне надо зайти в поликлинику… Совсем забыл», выскочил из трамвая.

Прощаясь со мной у главных ворот порта, Дмитрий Афанасьевич добавил:

— Терпеть не могу подобных выскочек! Не старайтесь на них походить, Муравьев… Иначе наша дружба врозь…

Передо мной лежит книга Дмитрия Афанасьевича «Плавание на «Товарище». На титульном листе надпись: «Арчи Муравьеву на добрую память. Вспоминайте это плавание, когда не будет ни парусов, ни меня. Д. Лухманов. 22 мая 1928 года, Ленинград».

Здесь, в этой дарственной надписи, Дмитрий Афанасьевич дважды ошибся: и паруса сохранились на учебных судах мореходных училищ, и он сам продолжает морскую жизнь, перевоплотившись в крупный океанский лайнер с буквами на бортах: «Капитан Лухманов»…

Начальник Архангельского почтово-телеграфного округа Николай Петрович Лапин с утра был весел и деятелен. Наказав дежурному телеграфисту немедленно известить его, как только будет получена любая депеша, Лапин занялся хозяйственными делами.

Рабочие, с любопытством поглядывая ему вслед, удивлялись:

— Что это с начальником, будто подменили? Гляди, как молодой, в гору попер!

— Вести, может, добрые получил, оттого и подобрел. Ходил мрачнее тучи — на глаза не попадайся, а тут — «ребятушки» да «поспешай». А может, солнышко ублажило: ишь, пригревает, будто дома…

Стояла редкая для этих широт погода. Лето добралось наконец и до забытого богом края. Солнце неузнаваемо преобразило обычно свинцово-серые воды студеного моря, разбавило холодные тона по-южному веселыми красками. Море казалось обжитым, совсем не похожим на то, каким рисует его воображение по рассказам бывалых людей. А корпуса стоящих на якорях недалеко от берега кораблей — «Василия Великого» и прибывшего вслед за ним из Архангельска с запасом топлива «Николая» — и толпы народа сделали суровый берег Вайгача оживленным и шумным.

На Вайгаче установилась та пора короткого заполярного лета, когда и островная тундра одевается в самые лучшие свои наряды. Кое-где среди голых валунов и редких березок, в муках рожденных промерзлой почвой, виднеются ярко-голубые колокольчики, незабудки, ромашки.

Весело переговариваясь, рабочие переносят с берега угольные брикеты и дрова, катают к машинному зданию бочки с керосином, бензином и маслом. Несколько человек выбрасывают из провизионного барака продукты, признанные врачом негодными к употреблению. На крышах поселка гремят железом кровельщики. Запах краски и извести разносится далеко вокруг.

Пять дней назад, 25 июля 1914 года, Лапин прибыл на Вайгач специальным рейсом «Василия Великого» во главе экспедиции, снаряженной Главным управлением почт и телеграфов с целью освидетельствования и приема в казну трех первых русских радиостанций в Карском море. Их строительство, начатое в 1912 году одновременно на материковом берегу пролива Югорский Шар, на Вайгаче и мысе Маре-Сале, врезавшемся в холодные воды Байдарацкой губы с западной стороны Ямала, было закончено, с великим трудом укомплектованы и завезены санным путем штатные чины и даже проведено несколько пробных сеансов беспроволочной радиосвязи с центром — Архангельской радиостанцией.

Но, не успев во весь голос заявить миру о своем рождении, станции оказались почти не пригодными к эксплуатации. Все постройки были возведены из дорогостоящих бетонных блоков французской фирмой Бодо-Эгесторф, хотя здесь, на берегах Северного Ледовитого океана, гораздо дешевле и практичнее было бы строить из дерева.

Теперь нанятые в Архангельске рабочие устанавливают во французских домиках с двухметровыми окнами русские кирпичные печи, конопатят, утепляют войлоком ставни и двери, чтобы как-то приспособить помещения под жилье, создать условия для работы.

В таком состоянии нашел начальник округа постройки станций Югорский Шар и Вайгач. Да и на Маре-Сале, судя по донесениям телеграфистов, дела ничуть не лучше.

Но не это было главной причиной подавленного на первых порах настроения начальника экспедиции. Отпущенных Главным управлением 47 тысяч рублей, пусть с натяжкой, но хватит для проведения необходимых работ. А устанавливать истинную стоимость построек и осуждать столичное начальство за столь неудачный выбор материалов было не в его интересах: такая инициатива могла обойтись ему слишком дорого, и он ограничивал свою деятельность рамками предписанного. Станции будут, наконец, работать — это он считал главным, этому отдавал все силы.

Дело было в другом. Лапин стал причиной задержки капитана Свердрупа. Его «Эклипс», под всеми парусами спешивший к новоземельским проливам, уже несколько дней стоит на рейде радиостанции Югорский Шар. Свердрупу нужен радиотелеграфист, и он, Лапин, обязан помочь ему в этом. Цель, которую поставил перед собой Отто Свердруп, высока и благородна. Капитан шел на поиски исчезнувших русских полярных экспедиций Русанова и Брусилова.