Эдмон Ростан - Сирано де Бержерак

Каким?

Коль женщина, то нежным и игривым,
А коль мужчина, будет он —
Печален, словно сердца стон.

Теперь зови ее.

Роксана! Дорогая!

Постой, вот камешки!

Кто звал меня?

Я.

Я?
Кто это — я?

Красавица моя!
Ваш верный Кристиан.

Ах вы? Вас не ждала я!

Я должен с вами говорить сейчас.

Еще потише.

Нет, не буду слушать вас:
Вы говорите дурно.

Умоляю!

Нет, нет! Довольно! Да! Теперь я знаю,
Что вы совсем не любите меня.

Я, я вас не люблю? Какое обвиненье!
И только потому, что страстное волненье
Меня лишило слов, и, голову склоня,
Я чувствовал, что я бледнею, гасну, вяну?…
Вы говорите мне — я не люблю Роксану?

Однако что это? Он лучше говорит.

Прелестный образ ваш в душе моей царит,
Любовь моя растет, растет в душе влюбленной;
Амур, ребенок злой, божок неугомонный,
Навеки колыбель свою устроил в ней.

Ах, это уж значительно умней! —
Но если он так зол, напрасно не успели
Вы, сударь, задушить ребенка в колыбели.

Пытался тщетно я, но изнемог в борьбе.
Новорожденный тот, представьте вы себе,
Был прямо Геркулес; своей недетской силой
Он победил меня!

Но это очень мило!

И так, как Геркулес, ручонкою своей
Он задушить успел двух самых страшных змей,
Которым имя — Гордость и Сомненье.

Я не могу в себя прийти от удивленья!..
Но что это — слова так затрудняют вас?
Скажите, отчего хромает ваш Пегас?

Я буду продолжать. Иначе невозможно!

Слова как будто бы идут у вас с трудом?

До уха вашего добраться осторожно
Им трудно ощупью и в сумраке ночном.

Однако к вам мои спускаются прекрасно.

И попадают в цель? Но это очень ясно:
Их сердцем я ловлю, — оно ж так велико,
А ваше так мало прелестное ушко!
Затем, вы наверху стоите величаво,
И ваши с легкостью слетают вниз слова;
Мои ж слова должны подняться вверх сперва, —
На это времени им нужно больше, право!

Но замечаю я, что несколько минут
Они гораздо уж свободнее идут.

Они к гимнастике привыкли.

В самом деле?
Я с вами говорю с ужасной вышины?

Да, если бы меня убить вы захотели,
То тяжесть на сердце вы сбросить мне должны.

Так я спускаюсь к вам!

Нет, нет! Молю!

О боже!

Взбирайтесь же тогда скорее на скамью!

Нет, нет! Не надо!

Отчего же?

Послушайте, от вас не утаю!
Я не хочу прогнать блаженное мгновенье,
В котором для меня такое упоенье;
Не видеть ничего, но здесь, наедине,
Друг с другом говорить так нежно в тишине!

Не видеть? Почему?

Ужель вам непонятно,
Что говорит теперь у нас в сердцах так внятно?
Мы оба здесь стоим, от страсти трепеща.
Вы видите лишь тень от длинного плаща,
Я вижу белизну одежды вашей белой,
Я полон нежности неясной и несмелой,
Я — только тень для вас, вы для меня — лишь свет!
Не позабуду я мгновений этих! Нет!
Да, если раньше я бывал красноречивым,
То никогда еще от сердца моего
Я так не говорил.

Скажите, отчего?

Боялся волю дать я всем своим порывам.
Но нынче вечером, не видя ваших глаз
И не боясь прочесть в них отвращенье,
Я больше не дрожу, не знаю я смущенья
И с вами говорю как будто в первый раз.

Да, правда! Голос ваш как будто изменился!

Я изменился сам, я быть другим решился!
Теперь меня от вас скрывает мрак ночной, —
Я буду хоть на миг теперь самим собой.

Простите! Может быть, я говорю туманно?
Все это для меня так ново и так странно!

Что говорите вы? Так ново?

Ново! Да!
Я с вами искренним боялся быть всегда!

Боялись? Но чего?

Подать вам повод к шуткам!
Да, сердце прикрывать старался я рассудком.
Не раз сорвать звезду хотят мои мечты,
А вместо этого цветочки я срываю!

Но, право, иногда приятны и цветы.

Нет, нынче вечером я к звездам улетаю.

Не говорили так вы никогда со мной.

Ах, бросим факелы, амуров, луки, стрелы.
Оставим пошлости и будем просты, смелы!
Оставимте духи́! К чему они весной,
Когда нам ландыши шлют аромат лесной?
И жажду утолять не будем мы ликером,
Когда пред нами есть целебная река!
О, будемте дышать свободой и простором, —
Ведь жизнь так хороша, ведь жизнь так велика!