Алексей Ремизов - Избранное

Петр не крикнул «вон!». Он вдруг почувствовал себя таким ничтожным перед навалившейся на него силой и беззащитным и тише, чем обыкновенно, ответил:

– Я не знаю, спросите ее. И как она хочет.

И у бояр кулаки разжались: изволь, хвастай умом, хорош! – сами ж говорили: Петр брат его не Павел, из змееборца хоть веревки вей, и показали как на Павла: решай. Будь Петр один – другое дело, но за такой стеной не устоит и кремник.

Со стыдом разошлись бояре.

«Поговорите с ней!» А ты попробуй, она тебе ответит. Головоломная задача.

А бабы ноют – а это пожестче: по-морде-в-зубы – у каждой одна песня – Февронья. Сами-то сказать ей в лицо не смеют, боятся, ведьма, а ты за них отдувайся – извели. И надумали бояре порешить хитро и разом.

В Городовой избе просторной, как княжеский двор, всем городом устроен был пир. Пригласили князя Петра и Февронию – честь за главным столом первое место.

Ели и пили чинно. А как хмель распустился в свой цвет, спряталась робь, голос окреп, залаяли псами. Друг друга подталкивают. Хороводились.

И прорвало:

– От имени города Мурома, – поднялся бахвал к Февронии, и все поднялись и пошли, как боровы, – исполни, что мы тебя попросим.

И Феврония поднялась, она все поняла, но спокойна.

– Слушаю, – отвечает Феврония, – я рада все исполнить.

– Хотим князя Петра, – отчеканил ободренный согласием Февронии смельчак. – Петр победил Змея, пусть змееборец правит нами, а тебя наши жены не хотят. Не желают под твоей волей ходить. Возьми себе добра и золота сколько хочешь и иди куда хочешь.

– Хорошо, я исполню ваше желание и жен ваших, я уйду. Но и вы исполните, чего я попрошу у вас.

– Даем тебе слово без перекора, все исполним! – загалдели враз.

– Ничего мне не надо, никакой вашей казны. Об одном прошу: дайте мне князя Петра.

Переглянулись.

И в один зык подвздохом:

– Бери.

У каждого прошло: «Поставят нового князя, и таким князем буду я».

Петр поднялся.

– В законе сказано: кто отпустит жену, не уличив в прелюбодействе, а сам возьмет другую, прелюбодействует. Мне с Февронией с чего расставаться!

– Согласны! – рявком ответили бояре. – Ступай с ней.

Феврония вышла из-за стола, собрала со стола крошки. Зажав в горсти, вышла на середку. И подбросила высоко над головой – хряснув, посыпались дождем драгоценности – золото, серебро, камни, украшения.

– Вашим женам, пускай себе великанются. А вам… – Глаза ее вдруг вспыхнули, загорелись и горели, не переглядеть, и рысь зажмурится, не солнечный огонь, а преисподний огнь. – Будьте вы прокляты! Не болить вам, не менять.

Она взяла Петра за руку. И они покинули пир.

Нагруженные муромским добром, плыли суда по Оке – путь на Волгу, в Болгары. Петр и Феврония покинули Муром, плывут искать новые места. Долго будет, белыми церквами провожая, глядеть вслед им родной город. И за синей землей дремучих лесов скрылся.

В нежарком луче перетолкались толкачики. Зашло солнце. С реки потянуло сыростью.

Ночь решили провести на берегу.

И раздумался Петр: хорошо ли он сделал – покинул родной город? И из-за чего? И с упреком посмотрел на Февронию.

– Не ропщи, – сказала Феврония, она без слов поняла, – будем жить лучше прежнего, ты увидишь.

Петр не мог не поверить – в голосе Февронии была ясность. Но точащее сожаление не оставляло: «Если бы вернуться!»

На рогатках из крепких ветвей, укрепленных в землю, подвешен был котелок на ужин.

– Смотри, эти сухие ветви, – сказала Феврония, – а наутро, ты увидишь, вырастут из них деревья, зазеленеют листья! – И она, осеняя дымящиеся от пара черные рогатки, что-то шептала и дула.

Ночь пришла не глядя, темная как лес, колыбеля сном без сновидения. Или такое бывает, когда всю душу встряхнет – все двери захлопнутся: без памяти – мрак.

Утро пробудило надеждой, и первое, что заметил Петр, и это как во сне, – на том месте, где укреплены были рогатки и висел котелок, перебегали люди и что-то показывали, кивая головой. Петр подошел поближе. И это было как сон, и всем как будто снится, так чудесно и не бывало: за ночь сухие ветви ожили, покрылись листьями и подымаются зелеными деревьями над котелком.

«Так будет и с нами?» – подумал Петр и посмотрел на Февронию.

И она ему ответила улыбкой, с какой встречают напуганных детей.

И когда стали погружаться на суда плыть дальше, видят, на реке показалась лодка, белые весла, поблескивая на солнце, руками машут – или стать за бедой не могут, или не успеть боятся.

– Да это, никак, с Мурома?

Так и есть: причалила лодка, вышел боярин, шапку долой, низко поклонился.

– Я от города Мурома, – с трудом передохнув, проговорил он, оборотясь к Петру, – и всех бояр, кто еще на ногах и голова уцелела. Стало вам скрыться с глаз, как в городе поднялся мятеж: всяк назвался муромским князем и знать ничего не хочет – сколько дурьих голов, столько и шалых поволю. В драке немало погубили народу, да и сами погибли. В городе лавки в щепы, дома глядят сорванными с петель дверьми, в Кремнике нет неокровавленного камня. Ласку укокошили, зверь не трогал, а человеку под руку попался, и готов. Вернись, утиши бурю! Будем служить тебе! – И, обратясь к Февронии, еще ниже поклонился. – Прости нас и баб наших, вернись!

Вот оно где чудо, какой чудесный день – у Петра все мешалось и не было слов на ответ. Феврония приказала судам повернуть домой – в Муром.

Повесть кончена. Остается загадка жизни: неразлучная любовь – Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Петр и Феврония.

Петр управлял Муромом нераздельно с Февронией. Про это запишут как о счастливом годе, время Муромского княжества, канун Батыя.

Сроки жизни наступали.

Петр постригся в монахи, приняв имя Давид, и оканчивал дни в городском Богоявленском монастыре. Феврония под именем Ефросиния за городом, у Воздвиженья, где в алтарной стене замурован был Агриков меч.

Расставаясь, Феврония сказала: «Смерть придет за тобой и за мной в один час».

Петр в своей келье ничего не делал, он не мог, и своей тоской заторопил срок. Ему показалось, в окно заглянула Ольга и манит его: он освободил ее, теперь ее черед. Так он это понял и послал Февронии сказать:

– Чувствую конец, приди и вместе оставим землю.

Феврония вышивала воздух: деревья, травы, цветы, птицы, звери и среди них любимый заяц – они по шелковинке каждый брал себе ее тоску.

– Подожди немного, – ответила она, – дай кончу.

Но час не остановишь, срок не меняется. И, чувствуя холод – самое лето, а мороз! – он и во второй раз послал:

– Последние минуты. Жду тебя.

Но ей еще остались пустяки – вынитить усы зайцу.

– Подожди.

И в третий раз посылает:

– Не жду, там – —

Она воткнула иголку в воздух – пусть окончат.