Вячеслав Лейкин - Действующие лица (сборник)

Чтоб вспять переучить меня смогла
На всё забить до степеней искомых.
Не дышится. Повсюду смрад и мгла,
И много непонятных насекомых.

Как научиться быть довольным
Своим умом недобровольным,
Чтоб зря не париться о том,
Что наше прошлое – фантом,
Блик, мимолётность, образ тленья,
Чередованье просветленья
И помрачения души
В необихоженной тиши,
Воспетой Фетом прошлым летом…
Как не печалиться об этом?

Откукарекался – и в путь,
Сличая с тем, что прежде было,
В тенетах сумрачного пыла
Образовавшуюся суть.

Не ограниченный ничуть
В искусстве сладиться без мыла,
Знай подставляй забавам грудь,
Мол, чтопройдёттобудетмило.

Жизнь подчиняется тому,
Кто доверяется уму,
А не случайному сплетенью
Раскорректированных жил.
И тем, кто враскорячку жил,
Ни миражом не стать, ни тенью.

Так бы жил да и жил бы, да вдруг приключился сбой,
Как, допустим, у дам, но в другом календарном цикле:
Стало вдруг невтерпёж оставаться самим собой,
То есть тем, к кому сам привык и вокруг привыкли.

Невесть с кем состоя в непонятно каком родстве,
Тем не менее чуял впрок, что оно чревато.
И при этом вокруг кто-то тихо шумел в листве,
И почти до земли провисала сырая вата.

То в лузу вдев, то музу ублажив,
Глухой к предначертаньям и обидам,
Я наловчился делать вид, что жив,
И пользоваться всуе этим видом.

Избыточный, как майская заря,
Затейливо пылящий в каждом тосте,
Я рыл и ткал и верил, что не зря,
Но не хватило времени и злости.

Перед тем как давануть педаль,
На которой значится Finita,
И нырнуть в неведомую даль,
Скорчившись навроде аммонита,

Было бы невредно поскрести
В памяти и, повод обнаружив,
Что-нибудь нарядное сплести,
Переткав набор словесных кружев.

Пусть при этом душу не спасёшь,
Но авось продышишь, прососешь,
Изведя планиду в марафоне,
Памятник – не памятник, а всё ж
Смутный силуэт на общем фоне.

Невозможно понять, как рука остывает в руке,
Если сам не держал, не искал в ней заглохшего пульса.
После этого пей, подыхай, в подворотнях сутулься,
Но не пробуй забыть, как рука остывает в руке.
И не пробуй понять, если сам не держал, не искал
Погубивших на ощупь, в упор, мимоходом, задаром,
Не гасил векселей, выбивая ответным ударом
Злую плесень из глаз и меняя осклаб на оскал.

Невозможно поверить, что зрак, пронизающий тьму,
Не отыщет того, что ему заповедано словом.
Это, брат, либерта, это значит – в чугунноголовом
Естестве растворись без остатка, и горе уму.
Только то, что возможно купить, остается в цене,
Так какого же беса берете на понт, на испуг вы?
Все равно не проверить, поскольку горящие буквы
Никогда не запляшут на белой, как совесть, стене.

А попробуй представить, как небо ложится пластом
На ландшафт типа лепры и как в перспективе короткой
Появляется некто ничтожный с козлиной бородкой
И приветливо машет рукой или, скажем, хвостом.
Вы зайдете в кабак, и от пятой в глазах зарябит.
«Был ли счастлив?» – тебя сотрапезник рассеянно спросит,
И обязан ответить, что был, под затейливый «прозит»
И себя убедить, раз ни разу еще не убит.

Как тяжело не выглянуть в окно.
А выглянешь – и сам тому не рад,
Что различило выцветшее око:
Сырых небес шинельное сукно,
Убогий строй кладбищенских оград,
Ленивое мерцание порока.

Субъект с лицом внезапнее дыры
Седлает «Вольво», уминает порно
И слово обращает в серебро.
На рынке репа чуть не полторы,
Всё противоестественное спорно,
А седина почти уже в ребро.

Куда деваться, бедный мой народ?
Я говорю не о евреях, нет,
О тех, с кем жил с тридцать седьмого года.
Затеять под кроватью огород?
Содеять бронебойный фальконет?
Упиться безысходностью исхода?

А может, изловчиться и запеть,
Залопотать неугомонным ртом
О гермах, термах, бешеной лазури?
Но нет ни сил, ни опыта стерпеть
И в сотый раз не рассказать о том,
Как прохиндеи нищего разули.

Верните прошлое, где столько было целей:
Догнать Америку и выстоять за книгой,
Где всё пронизывал подробно, как мицелий,
Восторг всеобщности с казарменной интригой;

Где сокровенная стезя казалась торной:
Следы, отметины, и непонятно – где? Чьи?
Где многогрешный ваш, но, в принципе, покорный
Был постоянно изощрён в простосердечье.

Верните прошлое в любом доступном виде,
Там слаще верилось, чем думалось и мнилось,
Там шизофреники, рекущие «Изыди!»,
Одни и ждали, чтобы власть переменилась,

Там трудолюбию учились мы у белок,
А коллективной безмятежности – у пчёлок,
Там всюду лопалось, но лишь из пары щелок
Всеразъедающий высачивался щёлок.

Верните прошлое, в котором был я молод,
И жив товарищ мой, и лето было чаще,
Где вечен день и на секунды не размолот,
И где Пегас ещё не блеял так мычаще,

Где Коломбины упоительные стати
И юный Каин сторож собственному брату…
Верните прошлое, и будущее, кстати,
По крайней мере, скомпенсируйте утрату.

Некоторым нравится,
Когда им плюют в физиономию.
«Это освежает», – говорят они,
Сияя повлажневшими глазами.
Некоторые любят,
Когда у них просят закурить
И, не дожидаясь ответа, бьют.
«Жизнь не проходит мимо», —
Замечают они,
Пытаясь подняться.
Некоторых интересует,
Когда наконец закончится
Процесс первоначального накопления капитала
Мордастыми молодыми людьми,
Похожими друг на друга, как надгробья.
«Надежда умирает последней», —
Восклицают они и смотрят вдаль,
Где, заламывая руки,
Протягивает ноги надежда.

А трое в радиолодке
С утра надрывают глотки:
Отличное настроение,
В груди и мыслях роение
Флюида новой формации,
Носителя информации.
Обои от «Искрософта»,
От «Крафта» штаны и кофта.
Колёса от «Логоваза»,
От «Плаза» ночная ваза,
Для любящих бабьи лона
Предметы от «Бабилона»,
От «Хопёр-Инвеста» невеста,
Короста от «Люмпентреста»,
Клипсы от «Каталепси»,
Чипсы от «Раболепси»,
Джинсы от «Менатепси»
И все выбирают «Пепси»…