Галина Гампер - Чёрный квадрат вороны

Дом дней моих
мне надоел,
Дом дней чужих
облюбовал,
Принес из школы
белый мел
И небо им
заштриховал.
Февраль. Метель —
к волне волна,
Изгиб изыскан,
в меру крут…
Что за фонарики со дна —
То вспыхнут,
то опять нырнут,
То шлют привет,
то просят SOS.
Что мне до них?
Я в доме дней,
Хоть снег его почти занес,
Но мне светло,
мне все светлей.

Где дом,
откуда дни уходят в ночь?
Уходит жизнь —
помочь ничем, никто помочь…
Мой дом и жизнь, естественно, моя,
Она была рекою по края.
Всё отражала,
всё в себя брала,
Была большой,
теперь совсем мала,
По щиколотку.
Не гляжу на дно.
Быть может нет его,
но всё одно.
Оно – предчувствие,
оно – мой страх в ночи.
Со мною рядом стоя, помолчи.
Слова – они дорога,
не обрыв.
Молчу и я, всё от себя сокрыв.

Березы – роща —
белоствольный дождь,
Многоугольник молнии.
Начало
Чего?
А, как всегда, конца.
Еще в листве,
как в свежей позолоте,
Весь город.
Я секунды берегу.
Предощущенье запиваю кофе
Таким – чернее черного,
Контрастом с короткой белой ночью
дорожа.

Было, было и прошло —
все проходит.
Плачьте, бренные,
и я с вами плачу.
Утешением звучит
«будет, будет».
Быть-то будет,
но не то, не такое.
Мне новье – петлей петля.
Жмет. Шершаво…
Кто за новое? —
Господь? Неужели?

От безумья своего
разрешилась
вереницею словес и словечек.
Отлетают, тают, тают…
вовсе нету.
Я с последними в хвосте
умолкаю…

Не всё, что черное, то вьется,
Не всё – вороны.
Как никогда, мне так смеется
За все уроны.
Отполированная яшма
Пруда в оправе,
Что отразишь ты и что дашь мне
В последней славе?

Смерть прошла, а жизнь нейдет,
Новенькая, ладная.
Вот стою, как идиот,
Боль в груди надсадная.
Как и где? И почему?
Жду, стою потерянно.
Всё я мерил по уму,
А душа немерена.
Нетерпение саднит,
В узел стисну нервы я.
Знак – изжить комок обид —
Вот заданье первое.

Эта ярость, топящая льды,
Непритворна,
увы, непритворна.
Эта буря в стакане воды
Укачает неистовей шторма,
Хоть и моря-то в нём
на вершок,
Так откуда, откуда, откуда
Расставанье,
беспамятство,
шок,
А потом примирения чудо?

Ель у пруда,
как щука на хвосте,
Сидит и мыслит,
и ветвями дышит.
В чешуйчатой еловой красоте
Зимы грядущей
приближенье слышит.
Верховный час ее – один в году,
Ей ангел полночь
продудит в дуду.

Снег добрался до нас, имяреков,
Сетью, густо —
ловец человеков.
Я попалась
и знаю, что время,
Но когтисто житейское бремя,
И в клочки раздирает нутро.
Намозолило,
душу всосало,
Сколь ворон надо мной ни летало,
Всяка в руку роняла перо.

Лишь из боли и огня
Жизни волчья западня.
Ты – огонь, а я есмь боль.
У огня сурова роль:
Пламя, слившись в монолит,
Иссечет и исцелит
Дряблость тела и души…
А теперь – садись, пиши,
Чтобы жесткое стило
Кривду к истине свело.

Так было, ты лечил меня, лечил…
И жить учил.
Не вылечил,
Но так в себя влюбил…
А я меняла ночи на стихи…
Да, молода была.
Еще горда была.
Как странно – жизнь прошла,
Верней – проходит,
Так наутек,
Лишь пятки лет сверкают под луной,
Ведь с солнцем все покончено уже.
Я здесь,
А там за океаном – ты.

Я б звала тебя океан,
Только нет в глубине кита.
В прошлом я не считала ран,
А теперь – ни о чём —
лета
Подпирают,
болит ли, нет…
Даже лучше, когда болит,
Свет в воде и вода сквозь свет,
В прошлой жизни остался кит,
Нов-новёшенек —
чудо-кит,
Как и всё, что осталось там,
Где бенгальский огонь бежит
По твоим и моим стопам.

Море вот-вот превратится в пар —
Так солнца неистов свет,
Мир устрашающе юн и стар,
А середины нет…
Нет середины, есть вечный ноль,
Его пересечь – пустяк,
«Ну что ты?
Плыви, – говорят, – изволь»,
И слышат в ответ:
«Никак…»
Опасна юность,
а старость – что ж?
Решенья даны не ей.
Плачь, век итожа —
Всем пофиг, – плачь
И умолкай скорей.

Между мною,
мной и небом
Лишь могильщика лопата,
А где вечности начало —
Я не знать
предпочитаю,
Может, там разъята бездна —
Не под силу одолеть.
И в конечном бесконечность
Так присутствует незримо,
Недоступно,
четко,
резко —
Горизонтом на краю.

Черным ельником
в снежных пощечинах
Или тучей, готовой к отплытию,
Черной речкой
в пушистых обочинах
Акварелью теку по наитию.
Вне расчета,
вне цели, как водится.
Может, вынесет в область высокую.
Пред тобою стою,
Богородица,
Замерла пред тобой,
строгоокою.
Храм мерцает во тьме позолотою,
Всё лампады вокруг да святители,
Расквитаюсь с невольной заботою,
Отогреюсь в случайной обители.

Уйду в заплыв
и вынырну из нови.
Прилив. Коса
песчаная бела.
Структура моря,
лирики и крови —
Одна и та же,
где-то я прочла.
Чем больше черпать,
тем неисчерпанней,
Из древности —
лирическая суть.
То поздней тьмой,
то солнечностью ранней
Зачнется стих
и обратится в путь.
Он то взовьется
мигом на пригорок,
То промелькнет
златопесчаным дном,
Его прозрачность
обратится в морок,
Пусть всё одно
И, значит, всё в одном.

Не всякий при дороге куст,
Не всякий…
даже Моисеев,
Воспламеняющийся вдруг.
И только по кусту рябины
Скулил ее зеленый глаз…
Бывало, выпадет в осадок,
Камчатским медведём без льдины
Представится,
и как рукою
Петля тоску угомонит.

Современная – вневременная,
Ты, года под себя подминая,
Отмахала на сотню вперед,
Кто догонит, посмеет, прильнет.
Потянусь чуть дрожащей рукою
И рывком расстоянье покрою.
Ты, собой означая эпоху,
Станешь ближе и взгляду и вдоху
Даже расположением звезд
И на свой мне укажешь погост.