Николай Рубцов - Лирика

Ты говоришь, говоришь, как на родине лунной
Снег освещенный летел вороному под ноги,
Как без оглядки, взволнованный, сильный и юный,
В поле открытое мчался ты вниз по дороге!

Верил ты в счастье, как верят в простую удачу,
Слушал о счастье младенческий говор природы, —
Что ж, говори! Но не думай, что, если заплáчу,
Значит, и сам я жалею такие же годы.
Грустные мысли наводит порывистый ветер.
Но не об этом. А вспомнилось мне, что уныло
Прежде не думал: «Такое, мне помнится, было!»
Прежде храбрился: «Такое ли будет на свете!»

Вспыхнут ли звезды – «Такое ли будет на свете!» —
Так говорил я. А выйду случайно к парому,
«Скоро, – я думал, – разбудят меня на рассвете,
Как далеко уплыву я из скучного дому!..».

О, если б завтра подняться, воспрянувши духом,
С детскою верой в бессчетные вечные годы,
О, если б верить, что годы покажутся пухом, —
Как бы опять обманули меня пароходы!..

«Чудный месяц плывет над рекою», —
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!

Не пугают разбойные лица
И не мыслят пожары зажечь.
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.

Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне,
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно бог, я хожу в тишине.

И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!

Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы…

Он шел против снега во мраке,
Бездомный, голодный, больной.
Он после стучался в бараки
В какой-то деревне лесной.

Его не пустили. Тупая
Какая-то бабка в упор
Сказала, к нему подступая:
– Бродяга. Наверное, вор…

Он шел. Но угрюмо и грозно
Белели снега впереди!
Он вышел на берег морозной,
Безжизненной, страшной реки.

Он вздрогнул, очнулся и снова
Забылся, качнулся вперед…
Он умер без крика, без слова,
Он знал, что в дороге умрет.

Он умер, снегами отпетый…
А люди вели разговор
Все тот же, узнавши об этом:
«Бродяга. Наверное, вор».

Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском, и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!

Рассыпáлись листья по дорогам.
От лесов угрюмых падал мрак:
Спите все до утреннего срока!
Почему выходите на тракт?

Но, мечтая, видимо, о чуде,
По нему, по тракту, под дождем
Всё на пристань двигаются люди
На телегах, в седлах и пешком.

А от тракта, в сторону далёко,
В лес уходит узкая тропа.
Хоть на ней бывает одиноко,
Но порой влечет меня туда.

Кто же знает, может быть, навеки
Людный тракт окутается мглой,
Как туман окутывает реки:
Я уйду тропой.

Ветер под окошками, тихий, как мечтание,
А за огородами в сумерках полей
Крики перепелок, ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней.

К табуну с уздечкою выбегу из мрака я,
Самого горячего выберу коня,
И по травам скошенным, удилами звякая,
Конь в село соседнее понесет меня.

Пусть ромашки встречные от копыт сторонятся,
Вздрогнувшие ивы брызгают росой, —
Для меня, как музыкой, снова мир наполнится
Радостью свидания с девушкой простой!

Все люблю без памяти в деревенском стане я,
Будоражат сердце мне в сумерках полей
Крики перепелок, ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней…

Загородил мою дорогу
Грузовика широкий зад.
И я подумал: «Слава богу,
Село не то, что год назад».

Теперь в полях везде машины
И не видать плохих кобыл.
И только вечный дух крушины
Все так же горек и уныл.

И резко, словно в мегафоны,
О том, что склад забыт и пуст,
Уже не каркают вороны
На председательский картуз.

Идут, идут обозы в город
По всем дорогам без конца, —
Не слышно праздных разговоров,
Не видно праздного лица.

Мы встретились
У мельничной запруды.
И я ей сразу
Прямо все сказал!
– Кому, – сказал, —
Нужны твои причуды?
Зачем, – сказал, —
Ходила на вокзал?

Она сказала:
– Я не виновата.
– Ответь, – сказал я, —
Кто же виноват? —
Она сказала:
– Я встречала брата.
– Ха-ха, – сказал я, —
Разве это брат?

В моих мозгах
Чего-то не хватало:
Махнув на всё,
Я начал хохотать.
Я хохотал,
И эхо хохотало,
И грохотала Мельничная гать.

Она сказала:
– Ты чего хохочешь?
– Хочу, – сказал я, —
Вот и хохочу! —
Она сказала:
– Мало ли что хочешь!
Я это слушать
Больше не хочу!

Конечно, я ничуть
Не напугался,
Как всякий,
Кто ни в чем не виноват.
И зря в ту ночь
Пылал и трепыхался
В конце безлюдной улицы
Закат…

Я забыл
Как лошадь запрягают.
И хочу ее
Позапрягать,
Хоть они неопытных
Лягают
И до смерти могут
Залягать.
Не однажды
Мне уже досталось
От коней,
И рыжих, и гнедых, —
Знать не знали,
Что такое жалость,
Били в зубы прямо
И под дых.
Эх, запряг бы
Я сейчас кобылку
И возил бы сено,
Сколько мог,
А потом
Втыкал бы важно вилку
Поросенку
Жареному
В бок…

Я в фуфаечке грязной
Шел по насыпи мола,
Вдруг тоскливо и страстно
Стала звать радиола:
«Купите фиалки!
Вот фиалки лесные!
Купите фиалки!
Они словно живые!»
Как я рвался на море!
Бросил дом безрассудно
И в моряцкой конторе
Все просился на судно.
Умолял, караулил…
Но нетрезвые, с кренцем,
Моряки хохотнули
И назвали младенцем…