Леонид Ещин - Стихотворения

Всё сильней и упорней напев,
Словно плещется в море ладья.
…Лишь закончив кровавый посев,
Запевают такие, как я,
Да и песня моя — не моя.

Мой голос звучал, словно бронзовый гонг.
Свои прочитал я стихи.
Не скрипнул ни разу уютный шезлонг,
Лишь душно дышали духи.

Сиреневый воздух метался, и млел,
И стыл, голубея в очах,
Был матово-бледен, был сумрачно-бел
Платок у нее на плечах.

А море с луною, поникшей вдали,
Струилось, покорно словам,
Стихи и гудели, и пели, и жгли,
И рвались навстречу векам.

И бронзовый голос, и бронза луны,
Сиреневый воздух и очи —
Все терпкою сладостью были полны
На лоне и моря, и ночи.

Когда ж я окончил, дрожащей рукой
Коснувшись пустого бокала,
Она мне сказала: «Ах вот вы какой!
А я ведь — представьте! — не знала».

Если апрель… если рядом — любимая…
Если как будто и ты тоже люб,
И застилается город весь дымами,
Розовым, чистым дымочком из труб,
Если рассвет… Если рядом — желанная…
Если как будто желанен и ты —
Господи Боже, заря эта ранняя —
Вся воплощенье давнишней мечты.

Гукал авто, вровень встав с полисменами,
Вы же шоферу — кивок на ходу,
Взглядом, который роднит вас с царевнами:
«Лучше пешком я сегодня пойду…»
Сняли вы шляпу. Пурпуровым заревом
Брызнул восход на прическу у вас.
Шли через мост, через улицы парой мы,
Мимо заборов шагаючи враз.

Мы говорили. Но что? Вы не знаете?
Я уверяю: не знаю и я.
Я к вам дошел и в тревоге, и в маяте.
Старо сравнение: «В сердце змея».
Я был простым, неуклюжим и чистеньким,
Тем, кто я есть, — без личины и лжи.
Я и в глаза не смотрел… в те лучистые,
Ах, и глаза… Как они хороши!

Если глаза… Если милые глазаньки…
Если крылечко и яркий рассвет…
Если пустыми никчемными фразами
Дал я понять, что — конечно же «нет!..»
Если унынье, сознанье никчемности…
Если упадок, страданье и — гнев —
Гнев на убивших и детство, и молодость,
Что спалены, расцвести не успев, —
Если все это так, — Боже, за что же мне
Вновь одному, одному, словно перст,
Вновь в путь обратный шагать —
уничтоженным,
Снова и снова таща этот крест…

И луна. И цветы по краям балюстрады.
Барабанил и взвизгивал джесс.
Было сказано мне: ни меня ей не надо,
Ни моих поэтических месс.

Я тихонько прошел между парами в танце,
Боязливо плеча заостря,
И в таком же, как я, оскорбленном румянце
Намечалась полоской заря.

Ну, еще… ну, еще!.. Принимаю удары,
Уничтоженный, втоптанный в грязь…
«Мою шляпу, швейцар!..» В окнах двигались пары,
И тягучесть фокстрота вилась.

А заря свой румянец старалась умножить,
Полыхался за окнами смех.
Неужели не знаешь Ты, Господи Боже,
Что обидёть меня — это грех!

В ожерельи янтарных огней
Опоясана даль кругом,
И покачивается над ней
Рыжий месяц, будто гном.

А залив — червонный поток
С переливами синевы,
Нас несет к огням катерок,
В мире — кажется — я да Вы.

И внизу машина стучит,
И срывается соль в лицо,
Это бухты ли Диомид
Бриллиантовое кольцо?

А налево — рубинов ряд,
Это Русский ли остров там,
А не вышивки ли горят
По тяжелым синим тафтам?

О, покоя хрустальнее нет…
Я от счастья дышать не могу. —
Это Вы ведь багульника цвет
Прикололи мне к обшлагу.

Ну а Вам круторогий гном
Бросил блестки в прорези глаз.
Я ведь друга почуял в нем! —
Он мечтает тоже о Вас.

Но и он не мог бы понять,
Но и он удивлен бы был,
Если б вдруг ему рассказать,
Как я Вас люблю и любил.

И медлительный ветерок
Долетает мне до лица.
Сделай так, сделай так, катерок,
Чтоб пути — не бывало конца.

Алкогольные вихри гуляют
В пустыре отаёженных душ.
И тоска, извиваясь, как уж,
Разогнала безумную стаю
Муз, глядящих глазами кликуш:
Сумасшедшую музу Похода
И тифозную музу Тайги,
Только их пощадили враги —
Их, пришедших под стоны невзгоды
И за мной волочивших шаги.
А тоска извивается змеем
В проспиртованной мозга коре.
Нет огня, чтобы сердцу гореть,
А без пламени разве я смею
Прорыдать о любви в пустыре?..
Я взываю в беззвёздное небо
И молю «Научите гореть!»
Я тогда и покорно и слепо,
Вместо медленной смерти нелепой,
Распластаю себя на костре…

Когда хромым, неверным шагом
Я приплетусь сквозь утра тюль;
Когда невраз, вразброд, зигзагом
По мне рванут метлой из пуль;
Когда метнёт пожаром алым
Нестройный залп на серый двор,
А я уныло и устало
Ударюсь черепом в забор, —
Тогда лишь только я узнаю,
Что, составляет наш удел;
В небытие иль к двери рая
Ведёт конец житейских дел.
О Боже, Боже, даруй веры,
Чтоб ярко радостью гореть,
Вкушая ночью мук без меры
Перед расстрелом на утре!

Занавеска надулась парусом
Над широким большим окном.
Словно вышиты пестрым гарусом
Этот солнечный сад и дом.

Падает солнце квадратами
Из окошка на чистый пол,
Легло золотыми заплатами
На накрытый для чая стол.

Колышутся кленов вершины,
Их ветер качает слегка.
Как будто из белой глины
Сделаны облака.

Переплетов бархатных тусклый цвет,
Блеск икон, от времени черных.
На вытертый коврик падает свет
Из высоких окон узорных…

Тонких желтых свечей огни,
Золотая от солнца лампада,
И на левой стене в тени
Мутнеет картина ада…

Этот парк тихий, старинный, —
Здесь не; бывает никто.
У меня шляпа с лентою длинной,
Как на картинах Ватто.

Я надкусила траву,
Во рту вкус кисловато-сладкий,
В бархатной книге главу
Заложу стебельком-закладкой!

Ложатся пятнами тени,
Сплелись кружевные ветки,
Три больших скрипучих ступени
Ведут к забытой беседке!

Пятнадцатый век…
Шелестят паруса каравелл.
На борту один человек…
Пена волн белее, чем мел.