Роберт Бернс - Стихотворения Поэмы Шотландские баллады

Роберт поселился в маленькой мансарде с круглым окошком. Оттуда было видно, как в гавань входили большие океанские корабли, и ветер доносил непривычные запахи просмоленных канатов, винных бочек и заморских пряностей.

Для сына фермера, впервые попавшего в приморский город, эрвинский порт казался воротами в иной огромный мир.

В ту незабвенную весну у моря, когда под мартовским солнцем отогревались больные суставы, с детства пораженные ревматизмом, и легче дышалось соленым морским воздухом, Роберт впервые прочитал стихи Роберта Фергюссона — молодого поэта, погибшего на двадцать четвертом году в эдинбургском «бедламе» в 1774 году. От него остался небольшой томик стихов на шотландском наречии, и Бернс впервые увидел, что его родной язык существует не как «простонародный диалект» или язык старинных полузабытых баллад, но и как настоящий литературный язык, на котором можно писать отличные стихи.

В своей книге о Бернсе профессор де Ланси-Фергюссон пишет, что шотландский язык похож на английский, как провансальский на французский, каталонский — на испанский, русский — на белорусский или на украинский. Многие поколения шотландцев разговаривали и пели на этом языке, и с четырнадцатого века сохранились отличные баллады народных певцов — «мекэров», воспевавших подвиги героев и все страсти человеческие.

После объединения Шотландии и Англии образованные шотландцы старались говорить по-английски и даже стеснялись своего выговора, не желая походить на «простонародье».

Бернс знал, что «высший свет» гордился поэтами Шенстоном и Томсоном, потому что они писали по-английски, хотя и были коренными «скоттами» по рождению и воспитанию. Роберт и сам старался писать все свои «серьезные» стихи по-английски и только в песнях и шуточных посланиях друзьям позволяет себе говорить по-шотландски.

А тут, читая Фергюссона, он увидел, что тот пишет на «шотландском диалекте» звучные, легкие и певучие стихи, пишет просто, понятно и вместе с тем изящно, с веселой выдумкой. В этой книге стихи Фергюссона впервые прозвучат по-русски.

Книга Фергюссона привела Бернса в восторг. Теперь ничто не собьет его с пути: он «хочет ударить по струнам своей дикой сельской лиры в благородном соревновании с ним», как он пишет в своей заветной тетради. Записи Бернса не только настоящая проза поэта. В ней отражена душа человека незаурядного ума, необычайной чуткости и прозорливости. Еще отчетливее талант Бернса-прозаика виден в его многочисленных письмах, бережно собранных в двух томах, к которым недавно добавлено много новых материалов.

Бернс часто пишет о поэзии, о ее значении в жизни человека, сурово разбирает свои ранние опыты и с особенной любовью вспоминает своих предшественников — народных певцов Шотландии: «Возвышенное благородство, хватающая за душу нежность наших старинных баллад говорят о том, что они созданы рукою Мастера… Но самые имена безвестных бардов (о, сколь это обидно для честолюбия певца!) теперь погребены под прахом былого…»

И дальше он пишет о том, что «последний, самый ничтожный из свиты муз, тот, что не может подняться на ваши высоты и все же, следя ваш полет, на слабых своих крыльях подчас устремляется за вами, — этот бедный сельский, никому не известный певец с душевным трепетом чтит вашу память».

По этим записям яснее видишь, почему Бернс так самоотверженно и бескорыстно отдавал все свободное время собиранию старинных шотландских песен и баллад. Он годами участвовал в издании многотомного «Музыкального музея» Джонсона, восстанавливая из множества устных вариантов наиболее неискаженные тексты и сочиняя новые слова на старинные мелодии, если тексты были утеряны или заменены вульгарными и безграмотными виршами.

Так Бернс стал одним из непосредственных участников возрождения богатого фольклора Шотландии не только как ее лучший поэт, но и как ученый, как большой знаток истории своей родины, ее быта, ее преданий.

После смерти отца двадцатипятилетний Роберт стал главой семьи, хозяином новой фермы Моссгил — «Робом Моссгил», как звали его соседи.

Этот год во многих отношениях был решающим для Бернса. В ближнем городке Мохлине он стал встречаться с людьми образованными, влиятельными. Адвокат Гэвин Гамильтон, нотариус Эйкен, доктор Маккензи интересовались его стихами и песнями на шотландском наречии, потому что сами говорили на том же языке со своими соседями-фермерами, читали Фергюссона и знали старый шотландский фольклор.

Роберт по-прежнему без устали работал на ферме, но по вечерам часто уходил в Мохлин потанцевать с местными красотками, которым он посвятил столько стихов.

Здесь он и встретил семнадцатилетнюю Джин — дочь богатого и сурового подрядчика Армора, который часто бранил при всех «нищего Роба Моссгила» за его вольные стихи, где высмеивались ханжи и лицемеры, и за дружбу с «безбожниками и смутьянами», вроде Гэвина Гамильтона.

О встрече Роберта и Джин, ставшей его судьбой, его любовью на всю жизнь, написано очень много. Читая письма и воспоминания, как бы становишься очевидцем этой трудной, часто трагической и все же прекрасной любви, родившей столько стихов и песен.

Сам поэт в письмах и стихах к Джин рассказывает, как в конце вечера в таверну, где уже кончались танцы, ворвался огромный пес Роберта и бросился на грудь хозяину. «Вот бы мне найти подружку, которая полюбила бы меня, как этот пес!» — сказал Роберт.

А через несколько дней, когда он шел мимо луга, где девушки белили холсты, Джин крикнула ему: «Ну как, Моссгил, нашел себе подружку?» — «Нашел», — сказал он, не сводя с нее глаз.

Роберт отлично зная, что старый Армор ни за что не отдаст Джин за «нищего рифмоплета». Но для него эта девочка стала всем, что ему было дорого: любовью, счастьем, песней. Он писал о Джин: «Она поет, как птица в лесу. Я не слышал голоса нежнее». Она знала бесчисленное множество старинных напевов, и Роберт придумывал на них новые слова. Теперь все песни рассказывали о них двоих.

В это лето — первое лето настоящей любви — Роберт написал многие из лучших своих стихов и песен: кажется, что он даже разучился говорить прозой, — он словно дышит стихами. Он пишет письма в стихах, и в них нет ни одной пустой строчки, ни одного лишнего слова, ни одного натянутого, надуманного образа. И те, кто читает эти стихи, уже начинают понимать, что в Шотландию пришел ее поэт.

По старинному шотландскому обычаю Джин и Роберт заключили тайный брак. Для этого надо было только подписать «брачный контракт», по которому двое влюбленных «признают себя навеки мужем и женой». Все меньше надеялся Роберт, что отец Джин позволит ей стать законной хозяйкой в его доме «перед богом и людьми». Дела на ферме шли из рук вон плохо, семья Бернсов нищала все больше и больше.