Вальтер Скотт - Мармион. Повесть о битве при Флоддене

Отраву и кинжал несла

Для той, чья жизнь не знала зла…

И вот на Острове Святом

В темницу запертые, двое

С их неизбывною виною

Должны предстать перед судом.

8

Корабль прошел вблизи холмов

Нортумберлендских берегов.

Селенья, башни среди гор

Монашеский пленяли взор,

А дальше, Вирмут заслонив,

Аббатство Тайнмут и залив.

Мелькнул в деревьях Ситон-Холл, Где жил могучий Делавол.

Струили в море шумный бег

Через леса Блайт и Вонсбек.

Остался сзади Видрингтон

(Героями прославлен он).

Вот остров Кокета прошли,

Хвалу святому вознесли.

Вот миновали Элн, а вот

Воркворт, которым Перси род

Всегда гордился. А потом

Бурунов пенных слыша гром,

И осеня себя крестом,

Прошли Данстанборо и грот.

Суровый Бамборо проплыв,

Где хмуро со скалы в залив

Глядит угрюмый замок Иды,

Полюбовались новым видом —

И вот пред носом корабля

Святого Острова земля.

9

В час наивысшего прилива

У стен монастыря бурливо

Шумел неугомонный вал.

Он в час отлива отступал:

Пройти на остров странник мог, Не замочив обутых ног,

И волны дважды в день смывали

С песка глубокий след сандалий.

Корабль влетает в порт — и вот

Перед глазами предстает

Стен замка каменный наряд

И монастырских зданий ряд,

И с моря издали видна

Аббатства древняя стена.

10

Строй полуциркульных аркад,

Нахмурившись, за рядом ряд,

Тянулся, тяжко придавив

Столбов приземистых массив —

Древнейших зодчих труд.

Пред их суровостью бледнел

Ажурный стрельчатый придел,

Что по-готически взлетел

Среди саксонских груд.

Напрасно северный пират

Бросал на остров хищный взгляд —Тут даже моря злобный вал

Лицо о скалы разбивал —

Двенадцать громовых столетий

Неколебимы стены эти.

Пусть, форму изменив слегка,

Позднейших мастеров рука

Оставила свои следы,

И пусть от ветра и воды

Крошатся стенки ниши той,

Где некогда стоял святой,

И на колоннах ветер стер

В песчаник врезанный узор —

Но, словно ветеран, стоит

Аббатства древнего гранит.

11

Ладья под самою стеной.

Запели девы гимн святой,

Он слился с ветром и волной,

Шумящей возле скал.

А над песчаной полосой,

Вплетая голоса в прибой,

Хор встречный зазвучал.

И в гавань пред монастырем

Монахини, оставя дом,

Идут с хоругвью и крестом,

И, выйдя из ворот,

Чтоб гостьям угодить своим,

Они подхватывают гимн,

И он вдоль стен плывет.

Миряне на берег спешат

И тянут барку за канат,

Звучит веселый смех.

И аббатисса в клобуке

В накидке и с крестом в руке

Благословляет всех.

12

Стол гостьям в трапезной накрыт, Но каждая пройти спешит

По всем местам святым —

И в галерею, и в собор,

Там, где мирской нескромный взор

Не помешает им.

Так бродят все они, пока

Роса и холод ветерка

Прогулку их не прекратят.

Вот у огня они сидят,

Беседуя о том,

Чей знаменитее святой,

И хвастают наперебой

В усердии своем.

Недаром поговорка есть,

Что честь святых — монашья честь.

13

Сестра из Витби говорит

О том, как был монах убит:

Охотникам не повезло —

На чернеце сорвали зло,

И три барона с этих пор

Раз в год на монастырский двор

Прислуживать идут.;

Под Вознесенье каждый год

Брюс, Перси, Герберт у ворот

Склонив колена ждут.

Еще чудеснее рассказ

О том, как некогда у нас

Жила саксонская принцесса,

О том, как Хильда в чаще леса

Святой молитвою своей

Преображала в камни змей.

Такие кольца из камней

Находим мы в монастыре…

А если галки на заре

Над башней Витби пролетят —

Они, забыв свой путь, кружат

И падают, роняя перья,

На плиты пред святою дверью.

14

А девы Катберта в ответ

Поведали, как много лет

После кончины их Святой

Никак не мог обресть покой.

Датчане монастырь сожгли,

Монахи с острова ушли,

Потом по северным горам

И по болотистым полям

Они от моря и до моря

Семь лет носили гроб и горе.

И вот в Мелрозе наш Святой…

(Мелроз при жизни он любил),

Но здесь, не обретя покой,

О чудо! Он уплыл!

Его гранитный саркофаг

Плыл по теченью вниз, да так, Как будто легкой лодкой был!

Приплыл он в Тилмут, но не там

Окончил путь свой по волнам:

Все плыл и плыл на юг.

Он древний Честер миновал,

Его и Риппен увидал,

Но завершен был круг

Лишь в Дареме среди могил

Монашеских, куда приплыл

По речке гроб его… Потом

Неведомо каким путем

Он в Даремский собор попал

Под плиты пола в толщу скал.

Никто не ведает, где он

Над Виром в храме погребей,

И только три святых отца,

Что клятвой связаны суровой

Вовек не проронить ни слова,

Всю тайну знают до конца.

15

Его чудес не перечесть:

Шотландского монарха честь

И храбрость лотиан

Пред ним развеялись, как дым, (Хотя под знаменем своим

Король привел гальвегиан

Германцев и датчан).

Да, Катберт и Альфреда спас!

Ведь меч Альфреда в добрый час

Прогнал датчан… Святой хранил

Наш север, и не допустил,

Чтобы Вильгельм, напав на нас, Нортумбрию опустошил.

16

А правду ль говорят о том,

Что, мол, на Острове Святом

Ночами Катберт на скале

Шлифует камушки во мгле?

Так в Витби рыбаки

Рассказывали, что порой

Видали призрак над скалой

И наковальни звон глухой

Слыхали у реки

Пред бурею в полночный час…

Но простодушный сей рассказ

Как суеверия пустые

Отвергли сестры их святые.

А в этот самый час, пока

Они сидят у камелька,

В часовне тайной под землей

Суд собирался роковой.

Когда Колвулф84 ушел от мира, Сложив корону и секиру,

Для покаяния в скале

Пещеру он прорыл.

Темней нет тюрем на земле,

Мрачнее нет могил.

И этот каменный подвал

Стал склепом покаянья.

Он быстро зренье притуплял,

И слух, и осязанье.

Прелат Сексхелм велел, чтоб он

Стал местом тайных похорон

Для грешников, исчадий зла,

Которых церковь прокляла.

Здесь — пыточный подвал теперь.

И если иногда сквозь дверь

И толщу камня жуткий стон

Был на поверхность донесен —

Тот, кто случайно услыхал,

На храм крестился и вздыхал

О грешниках, что в час ночной

Рыдают над своей судьбой.

18

И, хоть в обители святой

О тайном склепе под землей

Преданья смутною волной

Ходили меж людей,

Никто не знал, где вход в него, Кроме аббата самого

Или поверенных его,

А жертв и палачей

Вводили, завязав глаза,

Туда, где за слезой слеза

Точила камни темных плит,

Стирая цифры давних дат,

И плесневеющий гранит

Пятой веков был в землю вмят.

И своды, грубою дугой