Михаил Ломоносов - Избранные произведения

Следует описание его палат и престола на дне покрытого золотым песком Океана:

Там «троп жемчугами усыпанный янтарь». Сидящий на нем царь «сафирным скипетром водам повелевает», «одежда царская порфира и виссон». Уподобляясь Марсам и Нептунам школьного театра петровского времени, морской царь, «ошибкою повинный» (он разразился сперва жестокой бурей), обращается к Петру с риторической речью:

Нептун встречает Петра с первых лет его появления на море. Ломоносов продолжает эту традицию, усиливая ее поэтическими средствами барокко. Отмечено [49] Thiergen Р. Lomonosovs «Podvodnoe Carstvo»: Eine Streitfrage // Zeitschrift für slavische Philologie. Heidelberg, 1975. Bd. 38, Heft 1 S. 120–127. , что описание подводного дворца в поэме «Петр Великий» перекликается с «Лузиадой» Камоэнса, известной Ломоносову по французскому переводу (1735), имевшемуся в его библиотеке. [50] Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова. С. 322. В «Лузиаде» Нептун и нереиды обретаются в глубине Океана, где возвышается дворец. Стены его из кристалла, сверкающего ярче наичистейших диамантов, двери из чистого золота, инкрустированы жемчугом и кораллами. Упоминание отважного Васко де Гамы, который «полденный света край обшел», общий характер поэмы также позволяют сближать эти произведения. Возможно, что на возникновение подводной феерии повлияло и описание «Солнцева дома» у Овидия, введенное в «Риторику» (§ 57) и как бы опрокинутое Ломоносовым на дно Океана:

Риторизованное описание исторических событий сопровождается античными реминисценциями. На дела Петровы взирают Аполлон и музы, как в школьной драме:

На историзм поэмы легла тень условности. Становится понятным, что при описании чертогов морского царя Ломоносов не обратился ни к народным сказкам, ни к былине о Садко, чуждым его барочной поэтике.

В поэтике Ломоносова реальные Рифейские горы (Урал) соседствуют с книжным образом Нила, «который из рая течет», упоминание Индии с библейским Ливаном. Фантастическое изображение чертогов Нептуна с деталями рельефа морского дна и его фауны («черепокожных»). Бурные процессы в природе привлекают внимание поэта, пронизывают его «священным ужасом» перед их величием и титанизмом. Вся «натура» мятется, наполняя оды торжественным великолепием. Клокочут недра Земли, рождая металлы, извергают лаву огнедышащие вулканы, ревет неумолчный Океан, где движутся ледяные горы, сверкают молнии, и на мачтах кораблей появляются таинственные огни св. Эльма. Крупицы реальных знаний вплетаются в словесный декоративный узор.

В поэзии барокко высокий полет мысли сочетался с поэтическим отношением к природе, восторгом перед ее грозным величием. Стремление охватить единым взором мироздание, постичь его в великом и малом было присуще философам, поэтам и ученым эпохи барокко. Наука нуждалась в крыльях фантазии, чтобы не заблудиться в эмпирических потемках. По дерзновенному полету мысли Ломоносов ближе этой эпохе, нежели мировоззрению механицистов своего века. Чувство Космоса достигает у него необычайной глубины и силы.

В «Вечернем размышлении о божием величестве при случае великого северного сияния» Ломоносов не только созерцает ночное небо, но и стремится познать законы «натуры» и обсуждает различные гипотезы:

Ломоносов ссылается на эту оду в 1753 году в ученом «Изъяснении», приложенном к его «Слову о явлениях воздушных от электрической силы происходящих», где отмечает, что она «сочинена 1743 года, а в 1747 году в «Риторике» напечатана» и «содержит мое давнишнее мнение, что северное сияние движением эфира произведено быть может», – и таким образом утверждает свой научный приоритет. А в «Утреннем размышлении…» он описывает бурные процессы, происходящие на Солнце, как «горящий вечно Океан», Ломоносов-ученый мыслил как поэт, а поэт – как ученый. Это роднит его с великими учеными XVII века Галилеем и Кеплером, писавшими о «гармонии мира». Вместе с тем у Ломоносова слабо выражены некоторые излюбленные мотивы западноевропейского барокко, так, например, идея «Vanitas» – бренности и преходящности бытия– только вскользь упомянута в «Риторике». Ему в неизмеримо большей мере присущи деятельный и жизнеутверждающий оптимизм и вера в человеческий разум.

В трагедиях «Тамира и Селим» (1750) и «Демофонт» (1751), сочиненных по «изустному приказу» царицы для придворного театра, возникают картины, отвечающие его привычной поэтике. Вымышленный сюжет о походе «багдатского царевича» Селима против крымского хана переплетается с поэтической обработкой событий русской истории согласно «Сказанию о Мамаевом побоище» и «Синопсису». [51] Моисеева Г. Н. К вопросу об источниках трагедии М В. Ломоносова «Тамира и Селим» // Литературное творчество Ломоносова: Исследования и материалы М.; Л… 1962 С 253–257. Описание Куликовской битвы, вложенное в уста крымского царевича Парсима, полно барочного динамизма:

Работа Ломоносова над поэтическим словом была истерически необходима и плодотворна. Его метафоризм способствовал развитию поэтического мышления. Никто до него, ни после него, до Державина и Пушкина, не добивался такой четкости ритма и звучности стиха. «Водопад» и другие стихи Державина обязаны своим красочным великолепием Ломоносову. Отголоски его стихов и даже прямые заимствования встречаются в «Полтаве»