Иван Евсеенко - Инфант (сборник)

Квартира, которую я снял за смешную цену, тем странным сентябрём в Ялте на Московской улице, на поверку оказалась смежной «двушкой», хотя приставленный ко мне риелтор, с хитро вздернутой обесцвеченной бровью, отчего-то твердо называл ее «однушкой». Так уж повелось у них «ялтовчан»…

Предстоящий отпуск грел загнанную столичной суетой душу двадцатью пятью сутками сущего безделья. Сулил оздоровление, как физическое, так и психическое. Да и могло ли быть иначе? Небо, цвета отполированного сапфирина – окрыляло! Солоноватый запах близкого моря, так замысловато перемешанный со смолистым ароматом хвои красавцев кипарисов – пьянил, пробуждая спящие желания.

Диковинные жителю центральной части России лавровые, оливковые, сандаловые дерева, стучащиеся от легкого ветерка каждое утро в окно, вводили сознание в запредельный мир сказки…

Всё это субтропическое изобилие вселяло надежду на лучшее, крепило изрядно подорванную за сорок лет веру в жизнь, которая по уверению мудрецов должна быть прекрасна несмотря ни на что.

План отдыха был немудрён. Ранним утром – легкий завтрак, купание в морской волне. Затем плотный комплексный обед в одном из ялтинских ресторанов. После полуторачасовой сон в почти антикварном кресле-качалке на просторной лоджии. А там, ближе к вечеру, в кафе «Садко» ожидал обильный полдник, где пирожное «Черный принц», залитое чашкой, другой зеленого чая Лю Ань Гуа Пянь, неизменно внушает обоим полушариям мозга, что единственная радость в жизни после сорока лет – еда.

По выходу из кафе не возбранялась неспешная прогулка восвояси, когда по Московской, когда по Киевской, а по возвращению просмотр украинских телепередач. Последние издавна вселяли в меня некий болезненный оптимизм, то ли от того, что я мало понимал «мову» и от души смеялся своеобразным трактовкам некоторых русских слов, то ли от того, что сам украинский язык по своей природе был куда более напевным, чем русский, и этой самой напевностью позитивистски услаждал слух.

И наконец вечером (что особенно грело) предстояло обязательное принятие местного алкоголя в виде ялтинского «Магарача» или массандровского «Хереса» плюс медитативное созерцание мельтешащих повсюду женских нижних конечностей.

Так бы оно, скорее всего и произошло, если бы не обстоятельства, неожиданно свалившиеся на меня сразу же, как я ступил задёшево купленными на местном рынке сланцами в предоставленную мне квартиру.

Расплатившись в коридоре с тем самым, немного странноватым риелтором я вошел в зал. Со стороны свободной от мебели стены мне сразу же послышался глухой, неопределённого пола голос. Его тембр был даже не альтовый, а контральтовый, к тому же скрипучий, наделённый легкой тремолической дрожью. Недолго размышляя, я убедил себя, что это голос старика, а не старухи. Уж больно он был не высок и по тесситуре более подходил к мужским голосам, ну, или же мне просто хотелось в это верить.

Женоголосый «старик» что-то безудержно бормотал, будто исповедовался, а местами поучал своего безропотного собеседника. Собеседник же упорно не отзывался.

Переведя дух, я решил, что невидимый болтун, либо законченный сумасшедший и разговаривает сам с собой, либо общается с домашним животным, вроде собаки или кошки. Предполагаемое животное в один миг вызвало жалость, потому как увещевания «хозяина» выходили настолько длинными, эмоциональными и даже хамоватыми, что воображаемый, к примеру, кот, выглядел героическим слушателем, достойным множества похвал и вкусных наград.

Смысл этих рассказов понять было сложно. Стена, разделявшая меня с разговорчивым соседом, скрадывала артикуляцию и дикцию. Но постепенно мой слух заметно окреп, приноровился и я сумел кое-что разобрать:

– Опять ничего не съел! Разогревать больше не буду! – вкрадчиво говорил голос.

Или:

– Молчишь всё?! Хоть бы слово сказал…

Поставив вещи и немного оглядевшись в новом жилище, я решил более не услаждать себя соседскими бреднями и пойти прогуляться в город. Уж больно давно я ждал этого дня. Хотелось тотального расслабления, примитивного безделья, возведенной в культ лени.

А город кипел и все то, что я мечтал увидеть, почувствовать, выплеснулось, а затем и накрыло меня девятибалльной волной.

Здесь смешалось всё: фруктовый коктейль запахов, доносящийся с рынка, передвижение людей разного окраса и калибра, ненавязчиво шумящая, будто подгоняющая отдыхающих к морю, река Дерекойка. Гривны, рубли, доллары, дымящаяся кукуруза, сахарная вата. Извечно дорогой инжир, дешёвая пемза. Плачущие по поводу и без, дети. Такси разных пород, вездесущие таксисты, готовые отвезти тебя хоть на обратную сторону Луны. Предлагаемый повсюду самодельный коньяк, домашние вина и прилагающийся к ним суджук с бастурмой…

Я брел по дорогам воспаленной Ялты, рассеяно смотрел по сторонам, укрепляясь в мысли, что всё это закипающее курортное безумие приобрело огромное значение лишь от того, что совсем рядом, огромным затаившимся зверем, распластав во все части света гигантские члены, лежало море.

«О, Господи – чуть не воскликнул я, пропуская сквозь себя пряную ялтинскую суету, – как же я решился отдать себя на растерзание этому городу?! Все-таки риск – благородное дело!»

Прошло полтора часа. Удостоверившись, что все мои мечты и фантазии вполне реальны, я, уставший и счастливый возвратился домой. Не успев пригубить бокал, только что купленного по дороге хереса, я вновь услышал знакомый голос:

– Сегодня будет прохладно, да и дождь ночью обещали… Одетым поспишь… Как же я вымоталась с тобой…

«Старуха! – чуть не воскликнул я, расслышав вполне чётко предпоследнее слово, – ничего себе! Так вот оно как! Старуха…

Почему меня это так взволновало, я и теперь с трудом могу объяснить, но видимо неожиданное маленькое открытие давало отгадку еще не загаданной временем загадке.

Далее раздался довольно сильный удар чего-то тяжелого об пол.

– Какой же ты грузный! Укрою тебя! – едва слышно прокряхтела она, – плед твой любимый, клетчатый… Помнишь, как покупали его в Киеве?

«Бедняжка, – рассуждал я, – должно быть это муж, скорее всего парализованный… О, Господи!»

Но вскоре мои рассуждения прервал поток старушечьего негодования:

– А в Киеве-то, как мне нервы трепал? Помнишь? Весь Крещатик обглазел! Выпить ему хотелось! Сколько можно!? Не могу, прям! Тварь! Алконавт! Чего глаза опустил, стыдно поди? Гадёныш, пей вот теперь! Что, не лезет?!

Неожиданно всё прекратилось. Старуха замолкла и тишина, возникшая внезапно, оглушила меня, заставив чуть вздрогнуть. Я подошел к стене и тихонько постучал. Как я и предполагал, межкомнатная перегородка оказалась гипсокартонной, от того и такая слышимость, от того и такая цена, от того и такая хитрая бровь у риелтора.