Дмитрий Бак - Сто поэтов начала столетия

Стихи // Кулиса НГ. 2001, 15 июня.

Дивно молвить. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. 280 с.

странник у стрелки ручья… // Знамя. 2004. № 10.

Стихи 2004 года // Освобожденный Улисс: Современная русская поэзия за пределами России / Сост. Д. Кузьмин. М.: НЛО, 2004. С. 950–952.

Бестиарий. Екатеринбург: Евдокия, 2004.

Три стихотворения // Октябрь. 2005. № 1.

Стихи // Знамя. 2005. № 8.

Стихотворения // Новый берег. 2005. № 10.

Стихи // Знамя. 2006. № 1.

Семь стихотворений // Октябрь. 2006. № 1.

По всем Камерунам мира // Интерпоэзия. 2006. № 4.

Четыре стихотворения // Новый мир. 2006. № 4.

Стихи // Звезда. 2006. № 5.

Записки аэронавта // Знамя. 2006. № 6.

Стихи // Воздух. 2006. № 3.

Стихи // Зеркало. 2006. № 27–28.

Шекспир отдыхает: Стихотворения 2004–2005. СПб.: Пушкинский фонд, 2006. 86 с.

Латынь // Знамя. 2007. № 1.

Стихи // Звезда. 2007. № 2.

Новые стихи // Октябрь. 2007. № 2.

Конституция птиц // Крещатик. 2007. № 3.

Имена любви // Знамя. 2007. № 5.

Последняя лампа // Октябрь. 2007. № 11.

Стихотворения // Новый берег. 2007. № 16.

до свиданья добрый клоун… // НЛО. 2007. № 87.

Имена любви. М.: Новое издательство, 2007. 148 с.

Эдем и другое. М.: ОГИ, 2007. 288 с.

Новое: Стихи // Знамя. 2008. № 1.

День благодарения // Интерпоэзия. 2008. № 1.

Тот никто который никогда // Октябрь. 2008. № 1.

Стихи // Звезда. 2008. № 2.

Новые стихи 2008 // Интерпоэзия. 2008. № 4.

8: Стихи // Знамя. 2008. № 8.

Ровный ветер: Стихи 2007 года. М.: Новое издательство, 2008. 136 с.

Ахейская песня // Октябрь. 2009. № 1.

Никакого обратно // Знамя. 2009. № 2.

Сказка на ночь. М.: Новое издательство, 2010.

Детектор смысла. М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2010. 136 с. (Книжный проект журнала «Воздух»).

Онтологические напевы. N. Y.: Ailuros Publishing, 2012. 188 с.

Последний континент. Харьков: Фолио, 2012. 475 с. (Граффити).

Записки аэронавта. М.: Время, 2013. 512 с. (Поэтическая библиотека).

salva veritate. N. Y.: Ailuros Publishing, 2013. 136 с.

В поэзии за последние несколько столетий на всех языках перебраны и многократно перевраны абсолютно все стилистические возможности и интонации, полнота реестра допущенных к стихам чувств и античувств безусловно достигнута. В этой ситуации тотальной исчерпанности версий и манер абсолютно любая отдельно взятая манера немедленно модифицируется, варьируется, а следом – мигом начинает противоречить самой себе, а то и обращается в собственную противоположность, Упрямое следование поэтической метафизике, несмотря на ритмические и политические потрясения больше не выдерживает никакой критики, поскольку мелеет и гаснет в присутствии настойчивых авангардных попыток выйти за ее пределы. Верно и обратное – все сверхсмелые попытки вывести стихотворчество за пределы привычной поэзии также воспринимаются скептически – все, дескать, уже было, сама установка на новизну больше никак не может считаться новой. Может, все это и есть знаменитый и уже достаточно давно отступивший в прошлое постмодерн?..

Многие и многие читатели поэзии кожей чувствуют необходимость иной смелости – не решительности экспериментировать, но спокойного дара следовать традиции, однако не слепо, с оглядкой на все происходящее в поэзии в последние десятилетия. Юрий Цветков – один из сравнительно немногих нынешних поэтов, чье предназначение и состоит в подходах к осторожному и – одновременно – дерзкому, немодному обновлению традиционного стиха и, шире, традиционного поэтического мимесиса, принципа подражания реальности, при котором реальность полагается чем-то гораздо большим и значительным, нежели усилие поэта.

Если в критическом эссе допустимы осторожные терминологические эксперименты в духе Юрия Цветкова, то я рискнул бы назвать его стихи поэзией non-fiction – и не только потому, что она накрепко сопряжена с его повседневным существованием, не только из-за того, один из разделов в его книге назван «Счастливый Юра Цветков». Здесь не только автор назван своим подлинным именем, но и оставлено в границах привычной реальности соотношение быта и поэзии. И в двадцать первом веке человек, оказывается, может, условно говоря, думать о красе ногтей и в то же время – не забывать истинное значение вроде бы давно скомпрометировавших себя слов: любовь, вдохновение и им подобных.

Почему эта предустановленная гармония мира по-прежнему возможна, всем ли она дана? Нет ли тут каких фундаментальных и модных различий – сословных, «гендерных», моральных? А вдруг зреть совершенство мира дается только мыслителям, отшельникам либо святым, либо «людям из народа» вопреки непатриотичным горожанам, либо, наконец, борцам за соцсправедливость, бунтарям, святым? По Цветкову, всех этих ограничений не существует, есть только один пропуск к наблюдению подлинной стороны вещей – умение понимать и воспринимать подлинное искусство.

Это стихотворение (по его заголовку назван сборник стихов) для Юрия Цветкова программное, именно так его и квалифицируют все пишущие о его поэзии. Между тем, все здесь обстоит не так просто. Стендаль был утонченным знатоком искусства, его (это легко видеть из книг и статей) увлекало в первую очередь совершенство мастерства, известного ему до последних тонкостей. Это благоговение перед творением художника, конечно, знакомо всякому, кто видел Джотто в флорентийском Санта Кроче, в Ассизи, в капелле Скровеньи в Падуе. Перенос «искусствоведческого» синдрома Стендаля на эмоцию восприятия совершенства жизни, казалось, должен был бы с непреложной логикой содержать религиозную составляющую – например, в духе знаменитого «благоговения перед жизнью» Альберта Швейцера. Но – ничуть не бывало, в «синдроме Цветкова» нет ни малейшей доли трасцендентности. Нет метафизики, нет восхищения техникой художника, актом творения Творца. Что же есть, спрашивается? Что означает эта загадочная формулировка «вот такое же ощущение как впрочем у многих У меня в юности было перед жизнью»? И если это ощущение и вправду дается «многим», в чем тогда особый дар видения нашего поэта – неужели в том, что он способен радоваться простым человеческим радостям?