Ольга Нацаренус - Иная вечность. Избранное

Мне суждено одной в несчастных снах сгореть —
Не будем вместе мы… Как жаль, что я – не смерть!

Вот опять пошла с утра работа —
Заполненье чистого листа,
И неуемной совестью, до рвоты,
Бичевать и вкладывать в уста.
Праведной грозою, в понедельник,
Выжигать дорогу к небесам…
Я не умер, нет! Ведь в самом деле
Кто-то должен штопать паруса!
Ждите! Я приеду в эту среду,
Как всегда, небритый и родной.
Не готовьте пышного обеда,
Поднесите мне стакан с водой!
Да приведите лошадь – ох, как нужно
Мне увидеть добрые глаза!
Души лошадей всегда простужены,
И уздечки мокрые, в слезах.
Сухожилья телефонных линий
Пусть наполнит нежность. Ну, а боль
Мне оставьте с правдой четных лилий—
Им на камне – в наслажденье роль.
Дни недели – путь земной, без срока,
Шрамы от ошибок и тревог.
Жить, ребята – суета, морока!
Выжить – непокорности итог!

Опять сгорело прахом чье-то лето,
Опять кричат в полете журавли,
Во снах я вижу умерших поэтов,
Ушедших с улиц плачущей Земли.

Осенним покрывалом листопада
Закроюсь, и, как в детстве, задремлю.
В молитве, что от Господа наградой,
Мне вспомнить бы всех тех, кого люблю.

Осыплются оскалов ликования —
Не их я в этой повести боюсь.
Я не стремлюсь к всеобщему признанию,
Я к слога узнаванию стремлюсь.

Пусть будет все, как сон в часы рассвета,
В начале тайном праведного дня,
А если оборвется строчка где-то —
За голос чтобы помнили меня.

Сказочным рябиновым огнем
Обожгло рассеянную осень,
И душа опять покоя просит,
Плачет темной ночью, светлым днем.

Где же вы, былые миражи —
Блики искаженного пространства?
С вами я теряла постоянство,
Раны исчезали, не зажив.

Ливней нерастраченную суть
Сердце отрешенно принимает,
Облака фантазий в лужах таят,
Может, позвонить кому-нибудь?

Ночь дрожит,
Объятьем – одеяло,
Крик совы, а может, сердца крик.
Не спешит
Душа начать сначала,
Пересечь условный материк.

Материк
Тревоги и сомнений,
Рук дрожащих и холодных губ,
Пыльных книг,
Молитв прикосновений,
Музыки водопроводных труб.

Не спешит
Душа хотеть рассвета…
Кот мурлычет, остывает чай.
Город спит,
И лишь тихонько где-то
Полусонный тронулся трамвай.

Стелет ли снег, долгосрочной зимою рождённый,
тающий в тёплой ладони открытой,
Манят ли солнца палящие нити,
порочно дарящие свет, закрывающий глаз, обжигая,
Ветра ль поток фиолетово-лёгкой вуалью небесной
коснётся волос и исчезнет в реальном грядущем,
Гулкими брызгами дождь ли по лужам вприпрыжку,
как в детстве, прольётся небрежно, нечаянно —
Нежно, с блаженством и негой,
в себе ощущаю присутствие сущности вечного Бога,
Наивно, по-детски стараясь запомнить
и вникнуть в прочтённые образы мудрого взгляда.
Внимательно слушая музыку голоса
струн-водопадов неистовых мыслей поющих,
Склонна бываю к распаду на множество дышащих
мелких частичек, разумных и красочно смелых,
И к воплощению слова, с вызовом жадным
от каждой из них, независимо, непринуждённо —
Это внезапно рождает плеяды нелепых желаний
отнять белизну у случайной пугливой страницы,
И дерзко, для вас, нанести на неё отраженья
янтарных зеркал океана земного пространства…

Я касаюсь рукой миражей изо льда —
Так замёрзли мечты, это – просто вода,
Это просто хотелось цветов полевых,
Неподаренных в мае, волшебных, других.
Это просто привиделось ночью, во сне,
Что лечу воробьём по звенящей весне,
Что распахнута дверь, на вопрос есть ответ —
Я касаюсь руками того, чего нет…

Как замечательно летает
Царица-утка над болотом!
А снег ещё не весь растаял,
И сердце снова ждёт кого-то.

Река проснулась, в ней купаясь,
Поёт луч солнца и смеётся.
И дышит лес, небес касаясь,
И в поле тропка змейкой вьётся.

Нет больше мук, что дарит холод,
Нет скучных тем в плену камина —
Застывший мир весной расколот,
Долой унынье ночи длинной!

Долой тревогу и смущенье!
Грядёт пора тепла и света —
Пора чудесных превращений,
Целующих ладони лета.

Девушка в платочке горошком
Смотрит с фотографии старой,
Сзади с занавеской окошко,
И какой-то парень с гитарой.

Взгляд её открытый и чистый,
А душа не знает покоя.
Время пролетит очень быстро
И виски лизнёт сединою…

Будут и усталость, и слёзы,
Вялых серых будней рутина,
Будут в дни рождения розы,
И ромашки, так, без причины.

Радужной влюблённости пена,
Череда страданий и грусти.
Постучится в двери измена —
Не поймёт, дурёха, и впустит…

Чёрно-белых лет откровенье
В сердце навязалось упрямо.
Прошлое не терпит забвенья,
С фото намекает мне мама…

Серое пальто из кашемира —
заблуждений летопись живая,
Помнит, как увидело полмира,
Бережно хозяйку согревая.
Помнит нелюбимых рук касанье,
И петлёй на шее шарф-зануду,
Поезд, что отстал от расписанья,
Мокрую, промозглую простуду.
Капельку оброненной «Шанели»,
И букетов скучные рулады,
Брошенность и смятость на постели,
На чужой постели – так и надо!
Рукавом погашенные слёзы,
И перчатки нежные из лайки,
Зонт нелепый с ливнями, и грозы,
Грозы на душе своей хозяйки.
Облако от чьей-то сигареты,
Книги, несвободные от пыли,
Злые разноцветные береты,
Что к лицу совсем не подходили…
И не хочет дама с сединою
Прикасаться к складкам материала,
Видимо, обижена судьбою,
Видимо, от прошлого устала…

Мой призрачный поющий ангел,
Ромашки белые роняя,
Садится у моих подушек,
Лишь время близится к нулю.
Ночь в тишине танцует танго,
А я молчу, я понимаю,
Что до утра очищу душу
И с облегченьем задремлю.

И будет в чутком сне забвенье,
Прохлада ветра и свобода,
Благие мысли, солнце, дети,
В руках хранящие покой.
И водопад стихотворений,
И нежности река без брода,
И поцелуи на рассвете,
И ветер ласковый такой…