Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

Кривые ветки ольшин —
Как реквием в стихах.
И это все, и больше
Не скажешь впопыхах.

Теперь темнеет рано,
Но конный небосвод
С пяти несет охрану
Окраин, рощ и вод.

Из комнаты с венками
Вечерний виден двор
И выезд звезд верхами
В сторожевой дозор.

Прощай. Нас всех рассудит
Невинность новичка.
Покойся. Спи. Да будет
Земля тебе легка.

Москва в Октябре,
Как зима в серебре,
Как зима,
Распушенная звездно,
Когда выйдешь на улицы —
Хруст на ковре,
Белизна искровеет морозно.
В воздухе — юность!
От снежной волны
Мысли в разумность
Разбега полны:
Хочется жить
На хрустящем ковре,
Хочется жить,
Как Москва в Октябре,
В алом празднике звезд,
В карнавале знамен,
Чтобы жизненный мост
Был на славу умен
От великих имен
Солнцеликих голов,
Кто, как снег,
Стойких слов
Разостлал нам ковры
Для счастливой,
Победной поры.
Слава вождям!
Шире пусть разольются
Дела их в путях
Мировой революции.
Оттого и светло
От снегов в серебре,
Оттого и Москва
Хороша в Октябре.
Улицы в празднике.
Юность наскоками
Брызжет
Со всех концов:
Между домами
Балконно-высокими
Сыплются
Стаи юнцов.
Их барабаны
Да кудри вразлет
Вихрем задорным
Простор разольет.
И будет Москва,
Как зима в серебре,
Хрустко звенеть
От шагов на ковре,
От рабочих шагов
В Октябре.
Так бы и жить
Да работать бы в дым,
Чтоб навеки остаться
С Москвой молодым.
И расти б в высоту,
Как растут этажи.
Так бы и жить —
Насыщать красоту
Новью дней и огней,
Новью лет, новью зим.
Мы в разбеге
Весь мир поразим!
Как столицу свою
За пятнадцать годин
Перестроили заново вдрызг,
Так бы жить и сиять:
Победим! Победим!
Разгоримся
От солнечных искр.
Не устанет Москва,
Как зима в серебре,
Вместе с нами
Нести
Торжество в Октябре.
Не устанем и мы
От великой зимы,
Когда славное слово
«Пятнадцать»
Открывает простор
На горячий восторг —
До конца
За победами гнаться.

Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец! —
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие…
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: Крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
… Ну как, скажи, поверит в эту
прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо, —
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный! Возьми свой скарб
убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи! —
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!

Итак, бумаге терпеть невмочь,
Ей надобны чудеса:
Четыре сосны
Из газонов прочь
Выдергивают телеса.
Покинув дохлые кусты
И выцветший бурьян,
Ветвей колючие хвосты
Врываются в туман.
И сруб мой хрустальнее слезы
Становится.
Только гвозди
Торчат сквозь стекло,
Да в сквозные пазы
Клопов понабились грозди.
Куда ни посмотришь —
Туман и дичь,
Да грач на земле как мортус.
И вдруг из травы
Вылезает кирпич —
Еще и еще!
Кирпич на кирпич.
Ворота. Стена. Корпус.
Чего тебе надобно?
Испокон
Веков я живу один.
Я выстроил дом,
Я придумал закон,
Я сыновей народил…
Я молод,
Но мудростью стар, как зверь.
И, с тихим пыхтеньем, вдруг,
Как выдох,
Распахивается дверь
Без прикосновенья рук.
И товарищ из племени слесарей
Идет из этих дверей.
(К одной категории чудаков
Мы с ним принадлежим —
Разводим рыб
И для мальков
Придумываем режим.)
Он говорит:
— Запри свой дом,
Выйди и глянь вперед:
Сначала ромашкой,
Взрывом потом
Юность моя растет.
Ненасытимая, как земля,
Бушует среди людей,
Она голодает, —
Юность моя,
Как много надобно ей!
Походная песня ей нужна,
Солдатский грубый паек:
Буханка хлеба
Да ковш вина,
Борщ да бараний бок.
А ты ей приносишь
Стакан слюны,
Грамм сахара
Да лимон,
Над рифмой просиженные штаны —
Сомнительный рацион…
Собаки, аквариумы, семья —
Вокруг тебя как забор…
Встает над забором
Юность моя,
Глядит на тебя в упор.
Гектарами поднятых полей,
Стволами сырых лесов
Она кричит тебе:
— Встань скорей!
Надень пиджак и окно разбей,
Отбей у дверей засов!
Широкая зелень
Лежит окрест —
Подстилкой твоим ногам!
(Рукою он делает вольный жест
От сердца —
И к облакам.
Я знаю в нем
Свои черты,
Хотя он костляв и рыж,
И я бормочу себе:
«Это ты
Так здорово говоришь».)
Он продолжает:
— Не в битвах бурь
Нынче юность моя,
Она придумывает судьбу
Для нового бытия.
Ты думаешь:
Грянет ужасный час!
А видишь ли, как во мрак
Выходит в дорогу
Огромный класс —
Без посохов и собак!
Полна преступлений
Степная тишь,
Отравлен дорожный чай…
Тарантулы… Звезды…
А ты молчишь?
Я требую! Отвечай!

И вот, как приказывает сюжет.
Отвечает ему поэт: