Федор Сологуб - Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благовест

Всю ночь мерещилась нам дочь,
  Ещё жива,
И нам нашёптывала ночь
  Её слова.

По участкам, по больницам
(Где пускали, где и нет)
Мы склоняли к многим лицам
Тусклых свеч неровный свет.

Бросали груды страшных тел
  В подвал сырой.
Туда пустить нас не хотел
  Городовой.

Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам, –
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.

Ступени скользкие вели
  В сырую мглу, –
Под грудой тел мы дочь нашли
  Там, на полу.

Четыре офицера
В редакцию пришли,
Четыре револьвера
С собою принесли.

Они сказали грозно,
Схватившись за мечи:
«Пока ещё не поздно,
Покайся, „Русь“, молчи.

Писаньями обижен
Полковник храбрых, Мин,
Который столь приближен
К вершинам из вершин.

Коснулися вы чести
Геройского полка,
Так страшной бойтесь мести,
Отложенной пока.

Наш храбрый полк, писаки,
Достоин русских войск, –
В Гороховой атаке
Был дух его геройск.

Был сразу враг сконфужен,
Чуть щёлкнули курки,
И даже стал не нужен
Лихой удар в штыки.

Итак, не сочиняйте
Про славу наших рот:
Казённый „Вестник“, знайте,
Достаточно наврёт.

А если правды слово
Прочтём о нас в „Руси“,
Поступим так сурово,
Что Боже упаси.

Возьмём крутые меры,
И сами вчетвером
Не только револьверы,
И пушку принесём».

Умолкли все четыре.
Свершивши этот акт,
И, грудь расправив шире,
Ушли, шагая в такт.

По безмолвию ночному,
Побеждая страх и сон,
От собратьев шёл я к дому.
А за мной следил шпион;

И четою неразлучной
Жуткий город обходя,
Мы внимали песне скучной
Неумолчного дождя.

В темноте мой путь я путал
На углах, на площадях,
И лицо я шарфом кутал,
И таился в воротах.

Спутник чутко-терпеливый,
Чуждый, близкий, странно-злой,
Шёл за мною под дождливой
Колыхающейся мглой.

Утомясь теряться в звуке
Повторяемых шагов,
Наконец тюремной скуке
Я предаться был готов.

За углом я стал. Я слышал
Каждый шорох, каждый шаг.
Затаился. Выждал. Вышел.
Задрожал от страха враг.

«Барин, ты меня не трогай, –
Он сказал, дрожа как лист, –
Я иду своей дорогой.
Я и сам социалист».

Сердце тяжко, больно билось,
А в руке дрожал кинжал.
Что случилось, как свершилось,
Я не помню. Враг лежал.

Что вы, старцы, захудали,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
  «Отошшали!»

Что вы, старые старухи,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
  «С голодухи!»

Что вы, парни, тихи стали,
Не играете, не скачете,
Всё ревёте, плачете?
  «Тятьку угнали!»

Что вы, детки, приуныли,
Не играете, не скачете,
Всё ревете, плачете?
  «Мамку убили!»

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Шибко поспешайте,
Бунты утишайте.

«То-то вот, что тощи,
Черви лезут во щи.
Наши командиры
Отрастили брюхи».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Злым не верьте людям,
Мы вас не забудем.

«Речи эти стары,
Тары-растабары, –
Наши командиры
Знают всю словесность».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
По сему случаю
Не хотите ль чаю?

«Чаю мы желаем,
Только вместе с чаем,
Добрым обычаем,
Дайте командиров
Нам не мордобойцев».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Что вас сомутило?
Не хотите ль мыла?

«Прежде дули в рыло,
Нынче дали мыла, –
Ишь, залебезило
Грозное начальство
Перед нашим братом».

Друг другу руки подадим,
И, как свечей венчальных дым,
Надежды мы соединим,
Свершим завещанное нам,
И подвиг, сладостный сердцам.
Передадим
Векам.
Воздвигнем новый храм,
И прочно стены утвердим.
Дракону злому время пасть, –
Мы учредим
Иную власть.
Мы создадим
Блаженный строй,
И над землёй
Прострём довольство и покой.

Зрела сила,
И созрела,
И пора к свершенью дела
Наступила.
Тяжкий молот
Занесён над ветхим домом.
Будет свод его расколот,
Разрушенье будет громом.

Я спешил к моей невесте
В беспощадный день погрома.
Всю семью застал я вместе
   Дома.

Все лежали в общей груде…
Крови тёмные потоки…
Гвозди вбиты были в груди,
   В щёки.

Что любовью пламенело,
Грубо смято тёмной силой…
Пронизали гвозди тело
   Милой.

  Догорало восстанье, –
Мы врагов одолеть не могли, –
  И меня на страданье,
На мучительный стыд повели.

  Осудили, убили
Победители пленных бойцов,
  А меня обнажили
Беспощадные руки врагов.

  Я лежала нагая,
И нагайками били меня,
  За восстанье отмщая,
За свободные речи казня.

  Издевался, ругался
Кровожадный насильник и злой,
  И смеясь забавлялся
Беззащитной моей наготой.

  Но безмерность мученья
И позора мучительный гнёт
  Неизбежности мщенья
Не убьёт и в крови не зальёт.

  Дни безумия злого
Сосчитал уж стремительный рок,
  И восстанья иного
Пламенеющий день не далёк.

Пришла заплаканная жалость
И у порога стонет вновь:
«Невинных тел святая алость!
Детей играющая кровь!

За гулким взрывом лютой злости
Рыданья детские и стон.
Страшны изломанные кости
И шёпот детский: „Это – сон?“»

Нет, надо мной не властно жало
Твоё, о жалость! Помню ночь,
Когда в застенке умирала
Моя замученная дочь.

Нагаек свист, и визг мучений,
Нагая дочь, и злой палач, –
Всё помню. Жалость, в дни отмщений
У моего окна не плачь!

У меня ли не житьё!
Всё казённое – моё.
Государство – это я,
И над всеми власть моя.

А у нас-то, вот житьё!
Что встаём, то за вытьё.
Мы несём во все места,
А мошна у нас пуста.