Дора Кастельянос - Лирика [Созвездие лиры: Избранные страницы латиноамериканской лирики]

Душа моя! Себе ты нанесла
уж столько ран! И нет им исцеленья.
Кровь льется, унося из заточенья
твои печали, коим нет числа.

Душа! Ужель мне ждать, чтоб изошла
ты кровью? Иль найти освобожденье
ты предпочтешь в огне самосожженья,
подобно лесу выгорев дотла?

Душа! Ты и моя, и мне чужая:
как зеркало, ловя и отражая
меня, ты мне открыла, кто есть я…

Душа! И слабость ты моя, и сила.
Благословенна будь, — ведь ты вселила
в меня живую радость бытия.

О воды рек, ваш бег бурливый
через пороги…
От сердца к сердцу столь прихотливы
пути-дороги.

К тебе вели меня, как звезды,
дороги эти,
стыдливо меркли другие звезды
в их ярком свете.

Любовь! Я знаю твои дороги:
по ним прошла я,
они прекрасней, чем там, на небе,
дороги рая.

Увы, дороги воспоминаний
бывают круты,
и вспоминаешь потом часами
любви минуты…

И все ж дороги любви навстречу,
уж вы поверьте,
они для сердца куда дороже
дорог в бессмертье.

О, сколько клятв, и поцелуев,
и слез там было
и сколько в жилах — дорогах крови —
таилось пыла!

И там, где наших сердец скрестились
пути-дороги,
влюбленные, с тобой мы были
почти как боги.

Мы на вершине любви, но знаю:
пройдет мгновенье —
с горы любви нас сведет дорога
в пропасть забвенья…

В каких же снах мы пути отыщем,
мой друг сердечный,
в тот край, где нас любовь не выдаст
и будет вечной.

Забвенье, знала я, не пощадит мечты,
но нежные слова оно порой щадило:
вот почему тебе, как розы, я дарила
слова мои, чьей ты не понял красоты.

С тех пор скопила я уж миллионы слов:
мне их дала земля, принес на крыльях ветер;
стремительный поток нежнейших слов на свете
плотину памяти вот-вот прорвать готов.

Деревья и кусты цветами слов полны,
и проясняет день мне смысл их изначальный,
а по ночам во мне их аромат печальный
рождает горькие, навязчивые сны.

В любом огне гореть, в любой воде тонуть —
вот скорбный мой удел. Но коль я словом все же
о жажде возвещу на обмелевшем ложе,
вмиг свежесть бытия в мою вольется грудь.

Я прячусь, унося свой бесполезный клад
волшебных слов, и мне, заблудшей, одинокой,
не выбраться уже из пропасти глубокой,
где жизни долгие часы мне предстоят.

И лишь мои слова, кружась под пенье фей,
как дети, вносят жизнь в мое существованье:
слова, что сказаны, и те, что ждут в молчанье,
во все колокола звонят в душе моей.

В житейском сумраке бродила я, слепа,
ни в людях, ни в вещах не находя участья.
Увы, не привели меня к колодцу счастья
ни долгий путь прямой, ни тайная тропа.

Никто я. И хвалы не возношу судьбе.
Не шлю проклятий мной покинутому раю.
В молчании живу. От слов я умираю.
Я — ангел мщения, что мстит самой себе.

И мертвых из могил заставила б восстать
та нежность слов, что жжет язык мне словно пламя.
Живу среди глухих, беременна словами.
В глазах моих тщета, а на устах — печать.

Встречаю дерево это,
к тебе спеша:
тянется, как к человеку,
к нему душа.

Ветви его могучи,
крона горда, —
где отыщу место лучше
я для гнезда?

Ствол его сильный и стройный
выдержать смог
испепеляющей молнии
жгучий ожог.

И если солнце полудня
льется свинцом,
под деревом тем найду я
приют и дом.

И если безудержный ливень
хлынет с небес,
дерево тут же раскинет
свой навес.

В молчанье густая крона,
как добрая мать,
побеги нежно-зеленые
спешит напитать.

Когда прихожу к тебе я
в печали, в слезах,
дерево, как надежда,
стоит на часах.

Ему я сердце открою
наедине.
Никто на него похожий
не встретился мне.

В нем доброта и сила,
мощь и покой.
Таким я тебя любила…
Но ты — не такой.

И ты не узнаешь вовеки,
что выбрала я
не тебя, а дерево это
себе в мужья.

«Я люблю тебя!» — но говорить
мало мне слова простые эти:
лишь написанное будет жить,
все, что сказано, — уносит ветер.

Чтобы слов моих ты не забыл,
пусть напишет их на развороте
белых облаков концами крыл
ласточка в стремительном полете.

Где растут деревья и трава,
роз кусты в убранстве их богатом,
пусть напишет там мои слова
бабочка цветочным ароматом.