Дмитрий Кедрин - Избранная лирика

Дивчину пытает казак у плетня:
— Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я саблей добуду для крали своей
И светлых цехинов и звонких рублей! —
Дивчина в ответ, заплетая косу:
— Про то мне ворожка гадала в лесу.
Пророчит она мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесет.
Не надо цехинов, не надо рублей,
Дай сердце мне матери старой твоей.
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь — и тебя полюблю! —
Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путь.
Он сердце ее на цветном рушнике
Коханой приносит в косматой руке.
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.
И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»

Белый цвет вишневый отряхая,
Стал Петро перед плетнем коханой.
Он промолвил ей, кусая губы:
— Любый я тебе или не любый?
Прогулял я трубку-носогрейку,
Проиграл я бритву-самобрейку!
Что ж! В корчме поставлю шапку на кон
И в леса подамся к гайдамакам!

— Уходи, мужик, — сказала Ганна, —
Я кохаю не тебя, а пана. —
И шепнула, сладко улыбаясь:
— Кровь у пана в жилах — голубая!

Два денька гулял казак. На третий
У криницы ночью пана встретил,
И широкий нож по рукоятку
Засадил он пану под лопатку.

Белый цвет вишневый отряхая,
Стал Петро перед плетнем коханой.
А у Ганны взор слеза туманит,
Ганна руки тонкие ломает.
— Ты скажи, казак, — пытает Ганна, —
Не встречал ли ты дорогой пана? —
Острый нож в чехле кавказском светел.
Отвечает ей казак: — Не встретил. —
Нож остер, как горькая обида.
Отвечает ей казак: — Не видел.

Рукоятка у ножа резная.
Отвечает ей казак: — Не знаю.
Только ты пустое толковала,
Будто кровь у пана голубая!

У поэтов есть такой обычай:
В круг сойдясь, оплевывать друг друга.
Магомет, в Омара пальцем тыча,
Лил ушатом на беднягу ругань.

Он в сердцах порвал на нем сорочку
И визжал в лицо, от злобы пьяный:
— Ты украл пятнадцатую строчку,
Низкий вор, из моего «Дивана»!

За твоими подлыми следами
Кто пойдет из думающих здраво? —
Старики кивали головами,
Молодые говорили: — Браво!

А Омар плевал в него с порога
И шипел: — Презренная бездарность!
Да минет тебя любовь пророка
Или падишаха благодарность!

Ты бесплоден! Ты молчишь годами!
Быть певцом ты не имеешь права! —
Старики кивали бородами,
Молодые говорили: — Браво!

Только некто пил свой кофе молча,
А потом сказал: — Аллаха ради!
Для чего пролито столько желчи? —
Это был блистательный Саади.

И минуло время. Их обоих
Завалил холодный снег забвенья,
Стал Саади золотой трубою,
И Саади слушала кофейня.

Как ароматические травы,
Слово пахло медом и плодами.
Юноши не говорили: «Браво!»,
Старцы не кивали бородами.

Он заворожил их песней птичьей —
Песней жаворонка в росах луга…
У поэтов есть такой обычай:
В круг сойдясь, оплевывать друг друга.

Выдь на зорьке
И ступай на север
По болотам,
Камушкам
И мхам.
Распустив хвоста колючий веер,
На сосне красуется глухарь.

Тонкий дух весенней благодати,
Свет звезды —
Как первая слеза…
И глухарь,
Кудесник бородатый,
Закрывает желтые глаза.

Из дремотных облаков исторгла
Яркий блеск холодная заря,
И звенит,
Чумная от восторга,
Зоревая песня глухаря.

Счастлив тем,
Что чувствует и дышит,
Красотой восхода упоен, —
Ничего
Не видит и не слышит,
Ничего
Не замечает он.

Он поет листву купав болотных,
Паутинку,
Белку
И зарю,
И в упор подкравшийся охотник
Из берданки бьет по глухарю.

Может, также
В счастья день желанный,
В час, когда я буду петь, горя,
И в меня
Ударит смерть нежданно,
Как его дробинка —
В глухаря.

Экой снег какой глубокий!
Лошадь дышит горячо!
Светит месяц одинокий
Через левое плечо.
Пруд окован крепкой бронью,
И уходят от воды
Вправо — крестики вороньи,
Влево — заячьи следы.
Гнется кустик на опушке,
Блещут звезды, мерзнет лес.
Тут снимал перчатки Пушкин
И усы крутил Дантес.
Раздается на полянках
Волчьих свадеб дальний вой.
Мы летим в ковровых санках
По дорожке столбовой.
Ускакали с черноокой
И — одни. Чего ж еще?
Светит месяц одинокий
Через левое плечо.

Неужели на гулянку
С колокольцем под дугой
Понесется в тех же санках
Завтра кто-нибудь другой?
И усы ладонью тронет
И увидит у воды
Те же крестики вороньи,
Те же заячьи следы?
На березах грачьи гнезда
Да сорочьи терема…
Те же волки, те же звезды,
Та же русская зима!

На погост он мельком глянет
Где ограды да кусты,
Мельком глянет,
Нас помянет:
Жили-были я да ты!..
И прижмется к черноокой
И задышит горячо.
Глянет месяц одинокий
Через левое плечо.

Когда я уйду,
Я оставлю мой голос
На тонком кружке.
Заведи патефон,
И вот
Под иголочкой,
Тонкой, как волос,
От гибкой пластинки
Отделится он.

Немножко глухой
И немножко картавый,
Мой голос
Тебе прочитает стихи,
Окликнет по имени,
Спросит:
«Устала?»
Наскажет
Немало смешной чепухи.

И сколько бы ни было
Злого,
Дурного,
Печалей,
Обид —
Ты забудешь о них.
Тебе померещится,
Будто бы снова
Мы ходим в кино,
Разбиваем цветник.

Лицо твое
Тронет волненья румянец,
Забывшись,
Ты тихо шепнешь:
«Покажись!..»
Пластинка хрипнет
И окончит свой танец,
Короткий,
Такой же недолгий,
Как жизнь.

Улетают птицы зá море,
Миновало время жатв,
На холодном
Сером мраморе
Листья желтые лежат.

Солнце спряталось за ситцевой
Занавескою небес,
Черно-бурою лисицею
Под горой улегся лес.

По воздушной
Тонкой лесенке
Опустился
И повис
Над окном —
Ненастья вестником —
Паучок-парашютист.

В эту ночь
По кровлям тесаным,
В трубах песни заводя,
Заскребутся духи осени,
Стукнут пальчики дождя.