Алексей Недогонов - Избранная лирика

Еще томятся матери и дети
в напрасном ожидании отцов.
Они не лгут, что света нет на свете,
что мир ужасен — душен и свинцов.

Гуляет в странах, вырвавшись из плена,
драконом бронированным война.
И вздрагивает слава Карфагена,
когда, пред сталью преклонив колена,
мрут города и гибнут племена.

Солдаты умирают на рассвете
за тыщи верст от крова и семьи.
Томятся дома матери и дети,
гремят в Восточной Африке бои.

И где-то там, под солнцем полуденным,
ад проходя и бредя словом «рай»,
худой солдат, в походах изнуренный,
сорвал кольцо
с гранаты невзначай.

Осколочная сила просвистела!..

Идут солдаты Африкой тоски,
Лежит в пустыне взорванное тело.
Его заносят жгучие пески.

И вот сейчас, когда легко солдату
лежать в песках, освистанных свинцом, —
Европа мне напомнила
гранату
со снятым
неожиданно
кольцом!

Роса еще дремала на лафете,
когда под громом дрогнул Измаил:
трубач полка —
у штаба —
на рассвете
в холодный горн тревогу затрубил.

Набата звук,
кинжальный, резкий, плотный,
летел к Одессе,
за Троянов вал,
как будто он не гарнизон пехотный,
а всю Россию к бою поднимал!

Погода
не сыра
и не простудна.
Она, как жизнь,
вошла и в кровь
и в плоть.
Стоял такой мороз,
что было трудно
штыком
буханку хлеба расколоть.

Кто был на фронте,
тот видал не раз,
как следом за трассирующим блеском
в знобящей мгле над мрачным перелеском
летел щегол, от счастья пучеглаз.

Что нужно птице, пуле вслед летящей?
Тепла на миг?
Ей нужен прочный кров.

А мне довольно пары теплых слов,
чтобы согреться в стуже леденящей.

Говорят, что степень зрелости:
примерять, прикидывать,
чтоб остаться в цельной целости,
чтобы виды видывать.

Я всегда в глаза завидовал
тем, кто мог прикидывать,
но потом в душе прикидывал:
стоит ли завидовать?

Если случаем положено,
то яснее ясности —
жизнь солдат не отгорожена
от беды-опасности.

Сокрушаться, братцы, нечего:
смерть в бою сговорчива, —
люди метой не помечены,
пуля неразборчива.

Пуля-дура скосит каждого —
петого, отпетого…
Говорят — ни капли страшного,
если все неведомо.

Если свистнет во мгновение,
вспомнишь ли заранее
матушки благословение,
женки заклинание?..

Для солдата степень зрелости:
это жить душой без хворости,
на крутой звериной смелости,
на любой проклятой скорости,

на движении рискованном,
на ночном совином зрении,
на бессмертном, бронированном
танковом ожесточении…

В лицо солдату дул низовый,
взор промывала темнота,
и горизонт
на бирюзовый
и розовый менял цвета.

Передрассветный час атаки.
Почти у самого плеча
звезда мигала, как во мраке
не догоревшая свеча.

И в сумраке, не огибая
готовой зареветь земли,
метели клином вышибая,
на Каму плыли журавли.

Сейчас рассвет на Каме перист,
лучист и чист реки поток,
в ее низовьях — щучий нерест,
в лесах — тетеревиный ток.

Солдат изведал пулевые,
веселым сердцем рисковал,
тоски не знал, а тут впервые,
как девочка, затосковал.

Ему б вослед за журавлями —
но только так, чтобы успеть,
шумя упругими крылами,
к началу боя прилететь…

Возникнуть тут, чтоб отделенье
и не могло подозревать,
что до начала наступленья
солдат сумел одно мгновенье
на милой Каме побывать…

Вдруг — словно лезвие кинжала:
вдоль задремавшего ствола
мышь полевая пробежала,
потом рукав переползла,

потом… свистка оповещенье.
Потом ударил с двух сторон
уральский бог землетрясенья —
стальных кровей дивизион!

Взглянул солдат вокруг окопа:
в траве земля,
в дыму трава.
Пред гребнем бруствера —
Европа,
за гранью траверса —
Москва!

Есть такая песенка в Унгарии,
пели в дни войны
ее
одну
(с грустью провожают очи карие
капитана-венгра на войну).

Кружится пластинка патефонная —
веры и заклятья талисман,
напевает женщина влюбленная:
«Висонтлааташра [1] Висонтлааташра — До свидания (венгерск.) , капитан!»

Дни и ночи та пластинка кружится —
хриплое эстрадное былье, —
скорбная хозяйка дома
Жужица
каждый вечер слушает ее.

Кончится круженье патефонное —
бой стенных,
полночный
зимний час,—
вновь заводит женщина бессонная
все одну и ту ж.
В который раз!

…От карпатского селенья Клаури —
через Будапешт
на Сомбатель —
над землею этой
в белом трауре
кружится гигантская метель.

Сумасшедшая пластинка кружится;
кажется,
что к Дону сквозь туман
в этот час выходит в черном Жужица:
«Висонтлааташра, капитан!..»

Мы над скорбью женщины не охали,
не вздыхали
лживым холодком,
спусковыми у виска не грохали,
в двери не стучали кулаком.

Мы ей отвечали состраданием,
мы щадили ту слезу в глазах,
что зовется вдовьим заклинанием
на кровавых всех материках.

Торжественный финал похода,
отбой бессонниц и дорог.
У каждого
четыре года
недосыпаний и тревог.

В своих глазах
в края чужие
несли, как отраженье, мы
огонь сожженных сел России,
пожаров красные дымы.

Полки бессонниц вместе с нами
вошли в Берлин
сквозь Сталинград.

Волжане с красными глазами
под Красным знаменем стоят.

Открыта дорога степная,
к Дунаю подходят полки,
и слышно —
гремит корпусная,
и слышно —
гремят башмаки.

Солдат Украинского фронта
до нервов подошвы протер —
в походе ему
для ремонта
минуту отводит каптер.

И дальше:
Добруджа лесная,
идет в наступленье солдат,
гремит по лесам корпусная,
ботинки о камни гремят.