Борис Лапин - Глава «Борис Лапин и Захар Хацревин» из книги «Строка, оборванная пулей»

1923

1925

Перед нами лежит жизнеописание господина Абэ. Он родился в Муроране и был изгнан из провинциального университете за неспособность к наукам. На экзамене он провалился по философии, по стилистике и по изящной литературе.

Два года от проболтался без дела, обивая пороги контор и городских учреждений. Он часто заходил в канцелярию школы военных топографов. Оттуда его выгоняли, но он снова возвращался, выстаивая на лестнице, увешанной картинами морских боев.

— Вы забыли? Вас выбросили отсюда, — говорил ему швейцар.

— С тех пор прошло два два дня, господин начальник, — отвечал Абэ.

Заметив эту необычайную настойчивость, секретарь директора распорядился зачислить Абэ на первый курс. Здесь он показал недюжинные способности к ориентировке в неизвестных местностях и составлению сводок во время практических занятий. Он учился китайскому и русскому языкам и к концу курса владел ими свободно. В обращении с товарищами он был мягок и услужлив, но иногда мог сказать: «Отдай готовальню, тебе не понадобится, я думаю. Я слышал сегодня, что у тебя открылась чахотка и ты долго не протянешь».

Абэ чертил карты и не забывал ничего, что попадалось ему на пути. Он мог рассказать, какого цвета носки были у человека, встреченного позавчера на проспекте, какие были облака в тот день, номер автомобиля, в котором проехала женщина с розовым гребнем вместе с американским инженером — служащим Ллойда, судя по значку в петлице. Он не пропускал ничего. Тумбы, вывески, фонари, дороги, паденье ручьев, горы, длина часовой цепочки у репортера Н. — все сохранялось в его памяти.

По окончании школы Абэ был послан в Корею, на границу русского Приморья. Здесь он прослужил восемь лет, совершенствуясь в своей области. Ему приходилось видеться со многими людьми, часто выезжать, вставать ночью и встречаться с живописными корейскими нищими с черным наческом на голове, передававшими ему завернутые в лохмотья полоски бумаги. Они «выходили в море за тунцами», как выражаются шпионы между собой в разговоре.

Иногда он начинал пьянствовать и выбегал на улицу босой, в коротких штанах, в распахнутом плаще, с голой грудью. Говорили, что он убил жену, содержательницу ночного дома на Хансе.

По виду Абэ — веселый молодой человек, с прямыми плечами и крепкими мышцами. Он был одним из выведывателей — вывернутых наизнанку людей «с глазами во всех карманах».

Рассказывают, что памятка выведывателей состоит из нескольких заповедей:

«Задавать вопросы раньше, чем собеседник; отвечать так, чтобы в ответе заключался вопрос; спрашивать так, чтобы в вопросе заключался ответ; казаться упрямым и имеющим свои принципы, вместе с тем быть безликим, пустым и серым, как паутина. Узнавать мысли».

Абэ вытягивал у человека нужные ему слова и составлял донесения. Он проверял агентурную цепь и сочинял отчеты, каллиграфически выписывая знаки и располагая слова тщательно и красиво, как в стихах. Это он считал особым щегольством службы. Иные из его донесений в переводе могли бы звучать так:

с арендаторами земельных участков, с певицами, тибетскими докторами, содержателями номеров, с аптекарем, Риу и другими нашими людьми,

Мрак застал меня в восьми милях от границы. Я остановился в деревне и решил заночевать в придорожной чайной нашего корейца, о котором я докладывал вам, — шепелявого, с маленькой выемкой на правой щеке, косящего, с неравномерной ширины бровями, наклоняющего голову во время разговора. В чайной было одиннадцать человек.

Не так давно Абэ, примелькавшийся в Корее, был переведен на работу в один из маньчжурских городов. На следующий день он стоял уже на людном перекрестке — приятный молодой человек в чистом платье, в канотье от Чоу Чжана, вертящий в руках камышовую трость.

Вечером город Ц. представляет собой любопытное зрелище. Казарменные дома, освещенные с улицы двухцветными фонарями, японские солдаты, гуляющие молчаливыми группами, лысые черные псы, столбы дыма, составленного из жавелевого пара прачечных, кухонной гари и пороховой копоти от учебной канонады, доносящейся издалека.

Абэ вошел в вечерний городской обиход. Его видели всюду, он бродил по улице Дзоудая, торчал на площади между управлением почт и деревянным цирком, вертелся среди спекулянтов, торгующих фондовыми бумагами. Вместе с приезжими он смотрел на багровые майские закаты, его соломенная шляпа была покрыта летящим с деревьев пухом.

— Какое чудесное выражение природы, — сентиментально восхищался Абэ. Он выдавал себя за китайца, воспитывавшегося в Японии и наконец возвратившегося домой. Он поочередно прикидывался коммунистом, гоминдановцем, японофилом и антияпонцем и всегда занимался предательством.

Он беспрерывно общался с людьми, влезая в разговор по каждому поводу.

— Извините меня, не встречал ли я вас где-то?

— Прошу простить меня, если я не заблуждаюсь, вы служащий сберегательного банка? Очень рад побеседовать.

— Здравствуйте! Ужасные дела. Мне, как китайцу, это больно видеть.

— Хотите, я расскажу вам анекдот: когда у сычуанца спросили, что тебе больше всего нравится — зима ли, лето ли, — он закричал: «Весна». А мы, когда нас спрашивают, кто вам больше по душе — англичане или японцы, — Я мы говорим: «Китай».