М. Ножкин - Точка опоры

Муза моя светлая, муза моя вечная,
Каждый раз как заново за перо берусь,
Даришь мне, родимая, радость бесконечную —
Воспевать великую, праведную Русь!

Я мимо никогда не прохожу,
В военный полдень память возвращая,
И с трепетом душевным подхожу,
Огнём нетленным совесть очищая.

И прошлое врывается в меня,
И суета уносится куда-то,
И голос неизвестного солдата
Мне слышится у Вечного огня!..

Белая баня кровавая,
Только вот плакать о ком?
Вот они — левые, правые
Вдоль парапета рядком.

Смелые были, весёлые,
Только что были, и нет,
Скромный булыжник под голову,
Доброе слово вослед!..

Помнить нам необходимо,
Помнить сейчас и потом
Красный от крови,
Чёрный от дыма
Белый расстрелянный дом!..

На тихом скверике зелёном
Тянулись к солнцу липы, клёны,
Дразнил бездомный воробей
Ленивых, толстых голубей,
Уткнулись дедушки в газеты,
Давали бабушки советы,
В цветах переливались краски,
Вокруг резвилась детвора,
И у скамейки две коляски
Застыли с самого утра…

Стояли рядом две коляски.
В одной сидел курносый внук
И слушал дедушкины сказки.
И вдруг… Спросил он деда вдруг:
Скажи, зачем в коляске рядом
Вот этот человек сидит,
Ведь он же дядя, взрослый дядя,
Ему давно пора ходить?..
Да что ходить — он должен бегать
И прыгать выше облаков, —
А он сидит и смотрит в небо,
И всё вздыхает глубоко.
Он должен мчаться по дорожкам
Иль сам возить кого-нибудь…
А может, он устал немножко
И сел в коляску отдохнуть?
Ему там тесно, я же знаю,
Мою коляску предложи,
А я немножко погуляю…
Ну что же ты молчишь? Скажи!

А дед молчал. Лишь под щеками
Ходили желваков бугры,
Виски трещали под руками, —
А дед молчал, молчал навзрыд!..
Потом, зубами скрипнув даже,
Сказал сурово пацану:
Тот дядя в лётном экипаже
Со смертью дрался всю войну.
Бросался первым в ад кромешный
И не жалел ни рук, ни ног,
И потому сидит, конечно,
Чтоб ты, мальчишка, бегать мог.

Так знай же, мальчик, цену счастья,
Знай перед тем, как жизнь начать!..

А может, дед неправ отчасти,
А может, лучше промолчать?
Как говорит один знакомый, —
Зачем былое вспоминать?
Мы много лет уже как дома,
Давно уж кончилась война,
Давно уж всё переменилось,
И те давно уже не те,
Давно пора забыть, что было
На безымянной высоте.
Довольно, хватит в прошлом рыться,
Что было, сплыло навсегда…
Он, правда, сам-то «этих фрицев»
В глаза ни разу не видал…
Но люди есть и будут люди,
И всех, мол, надо уважать,
Давайте, граждане, не будем
Их нашим прошлым обижать!..

О, психология мещан,
Она в нём все-таки проснулась!
Ему-то можно всех прощать,
Его война и не коснулась.
Он выжил, уцелел тогда,
Сберёг здоровье и фигуру,
Блестит на лацкане медаль —
За оборону личной шкуры!
Он жив, он даже учит жить,
Ему за прошлое не больно,
Ему на тех, кто ТАМ лежит,
Плевать с высокой колокольни.
Он в славе, на виду всегда,
Он в кабинете важно киснет,
И щёки со спины видать,
И пузо по колено виснет…
Он говорит: — Пора забыть,
Мол, столько лет, мол, сколько можно!..

Но как же быть, но как же быть,
Когда забыть-то невозможно!..
Но как же быть, коль до сих пор
Дым над планетою витает,
Но как же быть, коль до сих пор
В семье кого-то не хватает.
Коль до сих пор отец в ночи
Вдруг начинает тихо плакать
Иль вскакивает и кричит —
Вперед! За родину! В атаку!..
Коль до сих пор, терзая слух,
Скрипят на улицах протезы,
Коль до сих пор от слёз старух
Ржавеет на крестах железо!..

Эй, вы, грядущие века,
Глядите же, глядите сами, —
Прохожего пустой рукав
Трепещет на ветру, как знамя!..

Забыть? Сменять кружки медалей
На звонкие кружки монет,
Страданья отнести к преданьям
И спрятаться за давность лет?!

Нет, надо помнить, слишком рано,
Не время нам отбой трубить,
Мы обещаем ветеранам
Войны вовеки не забыть.

И наши внуки помнить будут,
Во ЧТО обходится война,
И никогда не позабудут
Тех, безымянных, ИМЕНА!..

Повезло мне в жизни, знаю это.
Повезло родиться в тех краях,
Где на баррикадах Власть Советов
Утверждала Родина моя.

Повезло мне вовремя родиться,
Главные события застать,
С детства в дело общее включиться,
Новую Историю листать.

Паренёк с московской Красной Пресни,
Я в искусство от станка пришёл,
Жизнь свою в кино нашёл! И песню,
Песню я свою в кино нашёл.

Песня эта — верная подруга,
Я люблю мотив её живой, —
Три танкиста, три весёлых друга,
Экипаж машины боевой!..

С ней мы в «Трактористах», как известно,
Повстречались, вроде на бегу,
Только с той поры я с этой песней
На день разлучиться не могу.

Я душою с нею породнился,
Сорок лет мы с ней плечом к плечу,
Я за эти годы изменился,
А она — не старится ничуть!

Не страшны ни годы ей, ни моды,
Потому что песня хороша,
И живёт она в душе народа,
В памяти былое вороша…

А былого было — не измеришь,
Сквозь огни и годы нас несло,
Вспоминаешь — сам себе не веришь,
Что вообще такое быть могло.

Огненный Карельский перешеек,
Халхин-Гола красный небосвод,
А потом — предел людских лишений —
Ад кромешный, сорок первый год!

Против мрака, против силы дикой,
Поднялась живой стеной Страна,
Встали все, от мала до велика, —
Началась священная война!

Сквозь огонь войны с бойцами вместе
Шли вперёд их верные друзья —
Песни, боевые наши песни,
Среди них — любимая моя!

Пели их в окопах и в каптёрках,
В небе, на земле и на волне,
Как известно, сам Василий Тёркин
Пел о трёх танкистах на войне.

И бывало, где ни покажись ты,
И в тылу, и на передовой, —
Ну, Крючков, давай о трёх танкистах,
Николай, о трёх танкистах спой!

Как не спеть? Поёшь что мочи хватит,
Только голос слаб, как ни ори,
Но зато солдаты так подхватят,
Хоть в Большой театр их бери!

Пехотинцы и артиллеристы,
Лётчики, сапёры, моряки —
Вспоминали все о трёх танкистах,
Эта песня всем была «с руки».

Всем пришлась по сердцу да по нраву,
Потому что все стремились в бой,
За Отчизну — в бой святой и правый,
В смертный бой, совсем не ради славы,
Ради жизни! Ради нас с тобой!