Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Переводы Антокольского из французской поэзии издавались не раз. Кроме «Гражданской поэзии Франции» (1955), назову книги «От Беранже до Элюара» (1966), «Медная лира» (1970). В 1976 году вышла книга «Два века поэзии Франции», где собраны стихотворения двадцати французских поэтов, от Руже де Лиля, родившегося 1760 году, до Шарля Добжннски, родившегося в 1929-м. Книга охватывает как гражданскую, так и любовно-лирическую поэзию Франции, начиная с Шарля Бодлера и кончая Жаном Кокто.

В кратком вступлении к «Двум векам поэзии Франции» Антокольский сжато, но с полной определенностью формулирует творческие принципы, которые лежат в основе его работы переводчика. Перевод требует верности в передаче оригинала, но верность — это далеко не точность. Точна фотография. Верен портрет, сделанный художником. В другом месте Антокольский рассказывает, что Врубель, работая над портретом Брюсова, «внезапно и резко отхватил часть лобной кости, скосил височную часть лица». Брюсов был недоволен, но портрет «разительно выиграл в сходстве» [28] П. Антокольский, Путевой журнал писателя, с. 138. .

Антокольский назвал свою новую книгу «Пушкинский год», но это название не исчерпывает ее содержания. Да и 1937 год, как помнят люди старшего поколения, был не только пушкинским.

Через тридцать с лишним лет Антокольский написал:

«Пушкинский год» лишен той гармонической цельности, которая ощущалась в «Больших расстояниях». Антокольский не был бы самим собой, если бы всем существом не ощущал времени, не предчувствовал грозной опасности, неотвратимо надвигающейся из-за рубежа. «Мы вглядываемся, — писал он, — на севере, на юге, На западе черно. Черно, как никогда». Вошедший в книгу раздел «Стихи из дневника» — первый насквозь публицистический цикл Антокольского — от начала до конца проникнут тревогой. Ее нельзя назвать иначе, как предвоенной. Менее сильным оказался раздел «Октябрьские стихи», где поэт не достигал привычной для него образной силы, а иногда и попросту переходил на язык газетной публицистики.

«Пушкинский год» завершается поэмой «Кощей». Эпиграфы из Пушкина и русских народных сказок Афанасьева как бы предвещают традиционно фольклорную трактовку этого персонажа, но Антокольский придает своему Кощею черты русского капиталиста, героя эпохи первоначального накопления, бегущего от революции, но не теряющего надежды когда-нибудь вернуться с победой. Образ героя не лишен сказочности — он проходит через века, сохраняя и умножая присущую ему сверхчеловеческую страсть к золоту. Но исторический план (1812 год, 1905-й, 1914-й наконец, Октябрь 1917-го) дан в реалистическом духе. Образ Кощея запечатлевает цепкую живучесть старого мира с его неистребимой и всепоглощающей жаждой наживы.

В конце тридцатых годов Антокольский как поэт работал менее интенсивно. Но незадолго до Великой Отечественной войны его поэзия вновь начала набирать привычную высоту. Он написал поэму «Два портрета», в которой эмигрировавший в Россию якобинец дарит крепостному художнику драгоценную реликвию — рисунок мертвой головы Робеспьера. Истинный герой поэмы в конечном счете именно Робеспьер. Романтическая встреча русского художника и французского революционера, полная трагизма судьба обоих — одного в собственной стране, другого в горьком изгнании, — звучный, повышенно эмоциональный стих — все это невольно заставляет вспомнить о «французских» поэмах, но предстает в ином обличье, показывает более трезвое и зрелое отношение к историческим событиям и лицам.

После «Двух портретов» — уже перед самой войной — Антокольский подготовил свой последний предвоенный сборник, куда, наряду с «Большими расстояниями» и «Пушкинским годом», вошел раздел «Молодость не кончается» — в сущности, целая новая книга.

В некоторых стихах Антокольского, написанных тогда, проскальзывают нотки благодушия. Многовато «застольных». С ними соседствуют стихи одического склада. Но большинство стихов свободно от преходящих наслоений времени и проникнуто его подлинным духом. Главное в них — счастье мирного бытия, творчества, любви и, конечно, тревожное предчувствие надвигающейся военной грозы. Так думали и чувствовали тогда и Светлов, и Тихонов, и Луговской.

Острым предчувствием мировой трагедии дышит стихотворение «Июнь сорок первого года», написанное тогда же, но впервые опубликованное в первой послевоенной книге Антокольского (позже оно было названо очень точно: «Накануне»):

Хотя надежда еще и не покидает поэта, всем его существом владеет ощущение кануна. Ждать трагических событий, зная, что они неизбежны, может быть, страшнее, чем встретить их лицом к лицу…

Новый этап жизни Павла Григорьевича Антокольского начался 22 июня 1941 года, когда на писательском митинге в Москве он подал заявление о приеме в партию.

«Полгода» (1942), «Железо и огонь» (1942), «Сын» (1943), «Третья книга войны» (1946) — таковы названия книг, которые включают почти все написанное Антокольским-поэтом в военную пору. Почти, потому что здесь нет драматической поэмы «Чкалов», а также многих стихов, печатавшихся в периодике.

Особенно много Антокольский писал в первые месяцы войны. Его по-прежнему воодушевляло издавна присущее ему чувство истории. Одно из первых его стихотворений военного времени так и озаглавлено — «Страница новой истории».

В годы войны Антокольский включал в свой арсенал все новые виды поэтического оружия. «Черноморская баллада», «Послание в Ленинград», «Русская сказка», «Волчий вальс», «Письма в Среднюю Азию», «Баллада о парне из гитлеровской дивизии „Великая Германия“» — уже одни названия этих стихов показывают, что их автор стремился использовать все поэтические жанры, заботился не только о том, чтобы поскорее откликнуться на события, но и о том, чтобы эти отклики становились фактами поэзии.

Большинство из написанного Антокольским в военные годы — это стихи, а не просто стихотворные отклики на войну, какие во множестве писались в те годы.

Отдавая должное ежедневной поэтической работе Антокольского в военное время, следует все же особо выделить поэму «Сын» — лучшее из того, что им создано.