Михаил Зенкевич - Под мясной багряницей

Синих глаз и мраморных колен Колодник голодный, и ты отстукивай С королевским тигром когтями свой плен За решеткой, где прутья - как ствол бамбуковый!

1913-1916

ЗОЛОТОЙ ТРЕУГОЛЬНИК

О, прости, о прости меня моя Беатриче Без твоего светоносного тела впереди Я обуздывал тьму первозданных величий, Заколял, как на вертеле, сердце в груди. И я с ордами мыкался. Кормясь кониной, В войлок сваленной верблюжьим потником, От пожарищ, пресыщенный лаской звериной На арканах пленниц гнал косяком. А ты все та же. В прозрачной одежде С лебедями плескаешься в полдень в пруду, Твои груди - мимозы и сжимаются прежде, Чем я кудрями к ним припаду. Вот смотри - я, твой господин я невольник, Меж колен раздвинув передник из роз. Целую на мраморе царственный треугольник Нежно курчавящихся золотых волос.

1913

ЖЕНЩИНЕ

Хоть отроческих снов грехи Средь терпких ласк ей не рассказаны, Но с женщиной тайно связаны Струнами зычных мышц стихи. Как в детстве струи жгли хрустальные И в зное девочки, резвясь. Рядили холмики овальные, Как в волоса, в речную грязь. Мне акробаток снилась лестница Под куполом, и так легко На мыльный круп коня наездница С размаха прыгала в трико. И помню срамные видения, И в гари фабрик вечера, Но я люблю тебя не менее, Чем робким отроком, сестра. Сойди, зрачками повелительных И нежных глаз разрушь, разъяв, Сцепленье жвачных глыб, стремительных Средь вод, и зарослей, и трав. Пусть дебрей случных мы наследники, Вновь наши райские сады, Неси же в лиственном переднике, Как Ева, царские плоды.

1913

*

Видел я, как от напрягшейся крови Яростно вскинув трясущийся пах, Звякнув железом, заросшим в ноздрях, Ринулся бык к приведенной корове. Видел, как потная, с пенистым крапом, Словно хребтом переловленным вдруг Разом осела кобыла, и с храпом Лег на нее изнемогший битюг... Жутко, услышав кошачьи сцепленья, Тигров представить средь лунных лучей.. Нет омерзительней совокупленья Винтообразного хлябких свиней. Кажется, будто горячее сало, Сладко топясь на огне я визжа, Просит, чтоб, чмокая сочно и ало, В сердце запело дрожанье ножа. Если средь ласки любовной мы сами Стадо свиных несвежеванных туш,Дай разрешенье, Господь, и с бесами В воду лавину мясную обрушь!

1913

ПЯТЬ ЧУВСТВ

Пять материков, пять океанов Дано моей матери, и я пятью Лучезарными зеркалами в душу волью Солнечный ветер млечных туманов. Приниженное искусствами Осязанье, Ты царственней остальных пяти: В тебе амеб студенистое дрожанье И пресмыкающихся слизкие пути. Мумму Тиамат, праматерь слепая Любовного зуда, в рыбью дыру Растерзанной вечности, не она ли, слипая Катышами, метала звездную икру... И вы, близнецы расщепленного рода, Неразделимые - кто древнее из двух Присосы, манящие в глубь пищевода, Или музыкой ароматов дрожащий нюх. В вас прыжок электрический на кошачьих лапах, Беспокойная вскинутость оленьего венца, Прохлада источников и мускусный запах Девственной самки, зовущей самца. И вы, последние, нежные двое Зрение и Слух, как млечный туман, Без границ ваше царство радужное огневое, Бушующий энергиями эфирный океан.

1913

УДАВОЧКА

Эй, други, нынче в оба Смотрите до зари: Некрашеных три гроба Недаром припасли,

Помучайтесь немножко, Не спите ночь одну. Смотрите, как в окошко Рукой с двора махну.

У самого забора В углу там ждет с листом Товарищ прокурора Да батюшка с крестом.

И доктор ждет с часами, Все в сборе - только мать Не догадались сами На проводы позвать.

Знать, чуяла - день цельный Просилась у ворот. Пускай с груди нательный Отцовский крест возьмет.

Да пусть не ищет сына, Не сыщет, где лежит. И саван в три аршина, И гроб без мерки сшит.

Эй, ты, палач, казенных Расходов не жалей: Намыль для обряженных Удавочку жирней!

Потом тащи живее Скамейку из-под ног, Не то, гляди, у шеи Сломаешь позвонок.

А коль подтянешь ловко, Так будет и на чай: По камерам веревку На счастье распродай.

1913

ПЕТЕРБУРГСКИЕ КОШМАРЫ

Мне страшен летний Петербург. Возможен Здесь всякий бред, и дух так одинок, И на площадках лестниц ждет Рогожин, И дергает Раскольников звонок. От стука кирпича и едкой гари Совсем измученный, тащусь туда, Где брошенные дети на бульваре В песке играют и близка вода. Но телу дряблому везде застенок: Зеленым пламенем рябит листва, У девочек вкруг голеньких коленок Под платьицем белеют кружева. Исчезло все... И я уже не чую, Что делается...Наяву? В бреду? Наверх, в квартиру пыльную пустую, Одну из них за лакомством веду. И после - трупик голый и холодный На простыне, и спазмы жадных нег, И я, бросающий в канал Обводный И кровяной филей , и синий стек...

1912

НОЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ

Чад в мозгу, и в легких никотин И туман пополз... О, как тяжел ты После льдистых дождевых крестин, День визгливый под пеленкой желтой!

Узкий выход белому удушью Все сирены плачут, и гудки С воем одевают взморье тушью, И трясут дома ломовики.

И бесстыдней скрытые от взоров Нечистоты дня в подземный мрак Пожирает чавкающий боров Сточных очистительных клоак.

И в тревоге вновь душа томиться, Чтоб себя пред тьмой не обмануть: Золота промытого крупица Не искупит всю дневную муть.

1912

ГРЯДУЩИЙ АПОЛЛОН

Пусть там далеко в подкове лагунной Лучезарно стынет Великий Океан И, выгнувши конусом кратер лунный. Потоками пальм истекает вулкан.

Цепенеют на пурпуре синие тени, Золотится на бронзе курчавая смоль. Девушки не знают кровотечении, А женщинам неведома материнства боль...

Прислушайтесь вечером, когда серо-слизкий, На полярном закате тускло зардев, Тушью клубясь по свинцовой воде, Вздымает город фабричные обелиски.

А на железопрокатных и сталелитейных Заводах - горящие глыбы мозжит Электрический молот, и, как лава в бассейнах Гранитных, бушуя, сталь бурлит.

Нового властителя, эхом о стены Ударясь, зовут в припадке тоски Радующиеся ночному шторму сирены, Отхаркивающие дневную мокроту гудки.

Гряди! Да воздвигнется в мощи новой На торсе молотобойца Аполлона лик, Как некогда там на заре ледниковой Над поваленным мамонтом радостный крик.

1913

*

Хотелось в безумье, кровавым узлом поцелуя Стянувши порочный, ликерами пахнущий рот, Упасть и, охотничьим длинным ножом полосуя, Кромсать обнаженный мучительно-нежный живот. А прорубь окна караулили цепко гардины, А там, за малиновым, складчатым плотным драпри, Вдоль черной Невы, точно лебеди, с Ладоги льдины Ко взморью тянулись при блеске пунцовой зари.

1913

*

Небо, словно чье-то вымя, В трещины земли сухой Свой полуденный удой Льет струями огневыми. И пока, звеня в ушах, Не закаплет кровь из носа, Все полощатся у плеса Ребятишки в камышах. А старухи, на погосте Позабывшие залечь, Лезут с вениками в печь На золе распарить кости. И тревожно ловит слух В жидком огненном покое Чем чудит угарный дух: Пригорит в печи жаркое Из запекшихся старух; Иль, купаясь, кто распухнет В синий трупик из ребят. Иль дыханьем красным ухнет В пыльный колокол набат.