Галина Цурикова - Тициан Табидзе: жизнь и поэзия
- Название:Тициан Табидзе: жизнь и поэзия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Росток
- Год:неизвестен
- ISBN:978-5-94668-162-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Галина Цурикова - Тициан Табидзе: жизнь и поэзия краткое содержание
Предлагаем вниманию читателей первое полное неподцензурное издание книги историка литературы, критика Г. М. Цуриковой «Тициан Табидзе: жизнь и поэзия». Текст печатается в первоначальной авторской редакции.
Это единственная и в России, и в Грузии книга, посвященная жизни и творчеству известного грузинского поэта, его дружбе с русскими поэтами и особенно душевному родству, связывавшему Тициана Табидзе с Борисом Пастернаком.
Также в настоящее издание включен корпус избранных стихотворений Тициана Табидзе в переводах русских поэтов.
Книга выходит в год 120-летия Тициана Табидзе и 125-летия Бориса Пастернака.
Согласно Федерального закона от 29.12.2010 № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», «книга предназначена для лиц старше 16 лет»
Тициан Табидзе: жизнь и поэзия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большая река струилась у самого дома. Холодные струи бесшумно бежали по рыжему каменистому ложу, слегка шелестели, обегая большие камни; и тихо качался вставший стеною камыш; и скользили вдали груженые хворостом плоскодонки.
Рион широко, двумя потоками расплеснулся по низкой равнине. По зеленым болотистым островам, высоко поднимая ноги, бродили цапли, и отовсюду звучали лягушечьи хриплые хоры.
Горы виднелись вдали, окружая болотистую равнину.
Весной, во время разлива, Рион приходил во двор.
О Рионе рассказывали легенды.
«Старики вели счет годам со времени чумы и большого наводнения на Рионе, когда разбушевавшаяся река несла разрушенные жилища, детские люльки и нырявшие в мутных волнах гробы из развороченных могил. Неделями выжидали, пока войдет в берега рионский потоп и остановится жуткий оползень», — писал в автобиографии Тициан.
Автобиографию дополняют стихи. В последние годы жизни он, как никогда прежде, много писал о детстве: это — россыпь живописных подробностей, и непосредственность быта, и отпечатки детских фантазий, и пронзительный деревенский воздух.
…Поэт не такой уж мудрец,
Хоть людям и кажется мудрым.
Я все еще тот сорванец
И вышел рыбачить под утро,
И южного зноя багрец
Еще золотит мои кудри.
И кажется ярче парчи
Холщовой рубахи заплатка,
Сладка кислота алычи,
И райская птица, в ночи
Поющая дико и сладко, —
Как все это хрупко, как шатко!..
Танцуют в кустах светлячки.
Под струны старинной чонгури
Читает Натела стихи,
И в бездне рассветной лазури
Алеют вершин ледники.
Озноб продирает по коже:
Негаданно ты наступил
На муравейник. Но кто же
Напасть на тебя напустил?
Ползут и ползут, и похоже,
Что дьявола ты потревожил…
Пусть слезы твои безнадежны,
Ты все-таки плачешь навзрыд.
Волынка, поющая нежно,
С тобой о любви говорит.
Ты тянешь к ней руки, — и это,
Наверно, рожденье поэта…
…кавказские причудливые пейзажи: тропические папоротники, лианы, густые ряды чинар и тополей, просторы пашен вперемешку с болотами — «фон для романов Майн Рида, которыми я безумно зачитывался, и необычайных приключений героев Александра Дюма».
Закаты в долине Риона: дневное светило спускается в пурпурном пламени в озеро Палеостоми. И комары — туча комаров — пожаром охватывают полнеба…
Орпири лежит у впадения горной реки Цхенис-Цхали в Рион. «Название этой реки некогда было Таквери, — повествует грузинский летописец, царевич Вахушти, — и когда унесла она в пучину шестьдесят тысяч воинов отброшенного от Анакопии арабского полководца Мурвана Глухого, за это прозвана была Цхенис-Цхали (Река Коней)».
Что же о детстве?
Лежу в Орпири, мальчиком, в жару,
Мать заговор мурлычет у кроватки
И, если я спасусь и не умру,
Сулит награды бесам лихорадки.
Я — зависть всех детей. Кругом возня.
Мать причитает, не сдаются духи.
С утра соседки наши и родня
Несут подарки кори и краснухе.
Им тащат, заклинанья говоря,
Черешни, вишни, яблоки и сласти.
Витыми палочками имбиря
Меня хотят избавить от напасти.
Замотана платками голова,
Я плаваю под ливнем роз и лилий;
Что это — одеяла кружева
Иль ангела спустившегося крылья?
Болотный ветер, разносящий хворь,
В кипеньи персиков теряет силу.
Обильной жертвой ублажают корь
За то, что та меня не умертвила.
Вонжу, не медля мига, в сердце нож,
Чтобы напев услышать тот же самый,
И сызнова меня охватит дрожь
При тихом, нежном причитаньи мамы…
Деревенский, отдающий древностью быт. Мистика суеверий: «Ребенок споткнется у рогоза — увяжется за ним домовой. Может, не падал он вовсе — все равно увяжется за ним домовой. В плетеных загонах ревут недоенные коровы и телята с пересохшими глотками, — женщины спешат за освященной водой», — вспоминал Тициан Табидзе.
Песни. Протяжные песни работающих в поле крестьян. Бесконечная песня бредущего в мягкой пыли чаланда́ри, торговца вином, погоняющего свою унылую лошаденку. Печальные песни женщин. Пели, если болел ребенок: «Уходите, бато́нэби!..». Непрошенные гости — батонэби, что в переводе — «господа»…
Господа — горести и болезни. Им кланялись, их пытались задобрить песнями и подарками, ради них — болотных бесов желтой лихорадки — украшали пестрыми лентами и лоскутками ветки священных деревьев.
Дом, в котором он вырос… Большой, приземистый, хоть приподнят, как это принято в Западной Грузии, на невысоких столбах. Мрачноват, из темных каштановых бревен, они сырости не боятся… Два широких балкона, с улицы и со двора, украшенные резьбой. В просторном зале (дарба́зи) высокий узкий камин, городская хрупкая мебель. Церковь и кладбище рядом, за невысоким забором. Огромная липа прикрыла ветвями церковный двор.
По субботам в церковной ограде молодежь собиралась, под раскидистой липой визжала гармошка (ее здесь «музыкой» называли), и девушка побойчее, вытянув шею, голосила шаи́ри (что-то вроде частушки). И мечтал, потягиваясь, парень:
— Если до августа доживу, пойду в зекарскую, а может, в двалишвилевскую [1] Знаменитые имеретинские бани, расположенные на минеральых источниках. — Прим. ред.
баню…
По вечерам летучие мыши неслышно кружили над куполом старой церкви. Ночами за рекой кричали шакалы противными голосами. Страшно — как будто плачут…
Зимой падал мокрый снег, и церковный колокол сыпал унылый звон свой. «Зима в Имеретии — сущий ад, — вспоминал Тициан. — Середина этого ада — зима в Орпири». Если б Вергилий хотел устрашить Данта еще сильней, он бы мог показать ему деревенскую хижину — пацху — зимой: шипит сырая ольха в очаге, растекается дым, выедая глаза, а внизу о дощатые стены стукают рылами злые голодные свиньи; доносятся издали выстрелы из ружья — это сосед пугает шакалов, зимой они воют невыносимо, подходят к самым домам.
В доме священника жарко пылает камин.
Перед Новым годом отец привез из города дивные фрукты — апельсины из Трапезунда. Ну, кто бы решился съесть хоть один из них, не полюбовавшись неделю золотистым плодом в папиросной бумаге?
…Тонут в рыжей грязи дороги. Ихтиозавру не выбраться!
Сам Александр Дюма, будучи проездом в Колхиде, застрял в орпирской грязи, — Тициан охотно об этом рассказывал.
В апреле молочною пеной вскипают яблоневые сады и, стекая ливнями лепестков, отцветают.
Под ливнем лепестков родился я в апреле.
Дождями в дождь, белея, яблони цвели.
Как слезы, лепестки дождями в дождь горели.
Как слезы глаз моих — они мне издали.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: