Никола Хобзенский - Дорога к Богу

Где был рождён я, там уж нет селенья,
Остались только ямы погребов.
Дом, где я рос, разрушен, к сожаленью,
На Родине не отыскать следов:

Моих родных, сестёр, дедов, прадедов.
Я не «Иван, не помнящий родства»,
Хочу всех вспомнить! И пройти по следу
К истокам, и к тебе река Москва.

Хоть стёрты, переписаны страницы,
Но верю я, что всё же отыщу
И соберу по зёрнам, по крупицам
Родню свою, погосты посещу.

Прочту заупокойные молитвы,
Всех помянув в рыданиях немых.
Дай Бог, чтоб не остался позабытым
Никто из предков дорогих моих.

Судьба их нелегка была, я знаю,
Но прошлые грехи не вороша,
Прости им Боже, я к Тебе взываю!
Пусть всех их упокоится душа.

Зашторив купол неба плотной тканью,
Ночь Божий свет скрывает от людей,
Но всё равно, сквозь дыры ткани сей,
Сочится свет к нам звёздочек
мерцаньем.

И целый месяц режет ангел ткань,
Круг вырезая в сине-чёрной шторе.
И вот на землю – льётся света море,
Опустошая лунную лохань.

Бывает так: хоть выколи глаза,
Ни зги не видно, ночи тьма густая,
Утюжит небо тёмных тучек стая,
Но рвётся штора молнией. Гроза!

Я, оглянувшись, понимаю,
Как тонок жизни проводок,
Так много раз упасть я мог,
Идя над пропастью, по краю.

Благодарю тебя, мой Бог,
За жизнь свою, за боль и милость.
За всё, что было и случилось,
И от чего Ты уберёг.

Чем отплатить смогу Тебе?
Любовью? Верой Православной?
Всю жизнь служивший злу исправно,
Блуждающий в кромешной тьме…

– Верните мне моё лицо,
Моё верните имя, –
Просил я слёзно подлецов
С глазницами пустыми.

– Тебе не следует грустить,
Будь счастлив вместе с нами.
Продать ты можешь и купить.
Исполнить все желанья!

Нет на тебе уже греха,
Отныне ты свободен.
Клеймо, что у людей на лбах,
Сегодня очень в моде.

Никто не грабит, не крадёт,
Закон не нарушает.
По новым правилам живёт,
Боится – уважает.

Ты получил билет в наш рай,
Блаженствуй, наслаждайся.
Пороки, страсти не скрывай,
Не прячь их, не стесняйся.

У нас свобода для любви,
Отбрось скорей сомненья.
Секс не греховен! Посмотри –
Его все проявленья.

Вот с братом брат, вот мать и сын,
Вот дочь с отцом и мужем.
Вот дед, доживший до седин,
Коз приобрёл семь дюжин.

А вот кобель хозяйку ждёт.
А вот семья большая,
Народу много в ней живёт.
Кто с кем, кто чей, не знают.

И это было все грехом,
В том мире вашем злобном.
Все это делалось тайком.
Здесь все в грехе свободны!

Никто не в праве их судить,
Мораль у нас простая –
Любовь обязана служить
Желанья разжигая.

– Но разве счастлив тем народ,
Что тело ублажает?
К ним насыщенье не придёт,
Пределов страсть не знает.

– Ничто не вечно, но пока,
Все счастливы и сыты.
Ещё расплата далека,
Хоть смерть стучит копытом.

Конечно, ждёт их страшный ад:
И ломки, и похмелье.
Пока же – множество услад,
Всеобщее веселье.

– Я не хочу! Верните мне
Моё святое имя, –
Кричал и дрался я во сне…
С виденьями своими.

Слишком много стихов понаписано,
Прочитает ли кто их, товарищи?
Я поэт, хоть пока и непризнанный.
Всё чего-то ещё сочиняющий.

Барабанили капли по лужицам,
По стеклу водной пыли накрошено.
Я бродил по затопленным улицам,
Проливной дождь напомнил мне
прошлое.

Защемило внутри, там под ложечкой,
Дождь с лица омывал слёз извилинки.
Начал я разговаривать с Боженькой:
«Ты прости меня, Боженька миленький!

Помоги мне слезою горючею,
Омыть грешную душу – поганую.
Пробуди в ней всё самое лучшее,
Чтоб покаялась, всё ж, окаянная.

Чтоб росточком, былиночкой
нежненькой,
Скорлупу расколола, проклюнулась,
Распустилась бы белым подснежником,
Не завяла бы чтоб, не осунулась!»

Барабанили капли по лужицам…

Я скорлупы задубленной своей
Уже полвека, как не покидаю,
И нет желанья, сбившись в птичью стаю,
Лететь по небу с клином журавлей.

Знать проведу своих остаток дней,
Боясь свободы и страшась полёта.
Мне так привычней, не страшит охота,
Открытая на птиц у егерей.

В мечтах, однако, я летал не раз,
Парил свободно в сине-звёздном небе
Орлом могучим. Словно белый лебедь,
Восход встречая в предрассветный час.

И соколом взмывал за облака,
Но падал камнем с тех высот всегда я,
Как Пётр (апостол) по воде шагая,
Вдруг стал тонуть. Был маловер пока.

Но он уверовал. А я – смогу?
По вере нашей нам даются силы.
О, мне б, хоть за минуту до могилы,
Уверовать и сбросить скорлупу.

Себя ограничивать стану во всем.
Как прежде, не буду я тела рабом.
Желанья его для меня не указ.
Душа будет главной отныне!

Вот кто-то смеётся, что слышал не раз
Из уст моих много решительных фраз.
Но всё остаётся на круге своём.
Порыв этот тоже остынет.