Мария Степанова - Проза Ивана Сидорова

Ты ж не помнишь, ни когда на свет родился,
ни зачем и почему сюда явился,
ты ж не выдержишь без женского пригляда,
моя лада.

Поживи-ка без меня, моя голуба,
позовешь еще, попросишь воротиться!»

И точно. К утру, при пустой погоде,
событья меняют расположенье,
сперва происходит их умноженье,
потом закручиваются вроде
какой-никакой воронки.
Пора постоять в сторонке.

Еще до полудня четыре раза
проплыла вдоль забора туда-сюда
машина цвета летнего льда
из начала рассказа

(если кто не заметил, она была
припаркована у вокзала,
но в округе дымила такая мгла,
что картинка в ней увязала) —

на глаза попадаясь чужим старухам,
заезжая на пригородное шоссе,
и, входя в разворот, проводила брюхом
по разделительной полосе
со скоростью виноградной улитки.

А ровно в двенадцать она тормозит у калитки.
И —

из машины выходит и ходит такая красавица,
что непросто представить, что нас она чем-то касается.

Такая, что раз – и в дамки,
два – и на дне реки.
Глаза, как ямки.
Титьки, как поплавки.

И вся она в черном, как в черной рамке.
Она быстрым шагом идет через двор.
Рывком открывает входную дверь.
Оказывается внутри.

Внутри не хватает света,
Но она, похоже, здесь не впервой.
Выглядывает из окна, покачивает головой —
дескать, никого нету.

Пьяница с птицей спрятался под кровать,
на которой теперь ночует.
Сам не знает, зачем. Но чует,
что лучше себя не выдавать.

Не видит девочку, не понимает, куда она подевалась.
Подозревает, что ради нее история затевалась,
зажимает куриный клюв рукавом,
думает о себе, как о мертвом и сразу же – о живом.
Надеется отсидеться,
знает: некуда деться.

Вознеслось как занавес одеяло.
И в прямоугольнике, где стояла
хорошо очерченная нога,
появились два оче-черных глаза.
И прекрасный голос сказал, зараза:
– Ага!

Милая Дина, что там у нас в отделе.
Подозреваю, все они обалдели.
Я здесь уже неделю.

С местной милицией сложно, они на взводе,
делают мне проверки в известном роде,
как это было с тобой в позапрошлом годе.

Одновременно я же в авторитете,
Дина, чего ты хочешь, они ж как дети,
сами не знают, какую им песню спети.

Кстати, к тому пацану, что сидит в десятке,
что через стенку уходит к себе в беседку,
сказано, надо скорее сажать наседку:
кажется, он мотался сюда на блядки.

И объясни на словах, что к мамане – ладно,
а за пределы области неповадно,
мол, отберут у него, чем черкать по стенке —
будет иное варенье, иные пенки.

Милая Дина, город вроде ватина,
с первой затяжки хочешь на боковую,
в номере над кроватью висит картина,
женщина в черном, тянет на роковую.

Кстати, зайди в бухгалтерию, разберись-ка,
сколько положено мне серебра на пули,
пусть досчитают с надбавкой за группу риска.
Суки, думали, что надули.

Здесь доберу, безналичкою под расписку.

Далее все происходит разом.
Красавица лезет под койку, как Жучка в реку,
благоухая, как обещанье рая.
Пьяница смотрит круглым золотым глазом
и, голыми лапами быстро перебирая,
бежит от нее половицей, теряя разум,
сиплым горлом прокрикивая «кукарéку».

«Куд-куда», не отстает вторая.

Крылья мешают, как не свое пальто,
голос пропал, вместо него икота.
Пьяница думает: што-то со мной не то.
Думает: вроде я превратился в што-то.