Ирина Бухарева - ШарадА. Сборник стихотворений

Вроде уже и не вызывает особых споров деление современной поэзии на «мужскую» и «женскую»… Первая – рассудочная самоманифестация предполагаемой «по умолчанию» некоей индивидуальности. Просчитанное и выверенное по канонам ритмизованное мудрствование, затрагивающее так называемые «кардинальные» вопросы Бытия.

Соответственно «женское» поэтическое творчество – нечто, идущее не от «голого ума», а от самых глубин человеческого естества, от того, что обычно называется «душой». Описание всего спектра человеческих эмоций, отображение различных «психологических струн»…

Ну, и далее отсюда: «поэтессы пишут о любви, а поэты – обо всём остальном». А если, мол, даже и о любви – то, прежде всего, проявляя в ней «своё драгоценное Я».

Возможно, что подобное деление – чисто условное. Расхожий стереотип, получивший множество горячих приверженцев. И едва ли он отражает истинную картину.

Французский философ Анри Бергсон утверждал, что женское восприятие мира – гораздо сложнее мужского. Ибо включает в себя и мужское, и детское, и «глубинно животное»… А самое главное – состоит из особого отношения к миру, к его многообразию и непостижимости.

Признаюсь, для меня поэтические строки, написанные женщиной – гораздо более иррациональны и захватывающе-загадочны, чем то, что убедительно выписывает сильная половина человечества.

В привычной канве «обыкновенных историй», положенных на поэтические строки ЖЕНЩИНОЙ – прорываются таинственные всполохи изначальной Бездны, пугающие своей «безрассудностью» протуберанцы Тёмного Солнца хтонического начала.

Представляя читателю сборник стихов московской поэтессы Ирины Бухаревой, трудно не вспомнить утверждения Бергсона. Ведь фокус взгляда на мир – у автора крайне своеобразный: романтико-мистический и, во многом, парадоксальный…

Есть разные способы восприятия поэзии. Некоторые читатели заявляют: «Дайте нам только текст, а все сведения, касающиеся их автора не интересны!»

Другие, придерживаются другой точки зрения, утверждая, что личность автора – представляет собой дополнительный ключ, отмыкающий спрятанные смысловые глубины произведения.

Ирина Бухарева – психолог, причём очень редкой для нашей страны специализации: «эксперт-графолог», в сферу профессиональных интересов которого входит методика психодиагностики личности на основе почерка.

Иногда графологию вообще объявляют «лженаукой». Впрочем, не так давно подобного определения удостаивались и психоанализ (причём – различные его школы и направления, «все скопом»), и гипноз… и даже ныне уже совсем научно респектабельная генетика!

Но следует признать, что в современном психологическом консультировании от глаз психоаналитика не ускользает ни одна, даже самая малейшая деталь, которая может «пролить свет» на скрытые внутренние пружины человеческой психики. Тут и внешний вид, и голосовые интонации, и мимика, и двигательная моторика, и оговорки, и почерк. Все эти разрозненные детали сливаются воедино, создавая целостную картину личности.

Ирина возглавляет Московское Представительство всемирно известного Института графоанализа Инессы Гольдберг, ведёт обучающие семинары и мастер-классы. И когда в своих стихах отмечает, что «лучший подарок – лишь новый почерк…» – то это не пустые слова.

Её стихи, на мой взгляд, в чём-то созвучны её мироощущению психолога-профессионала. Отдельные детали (крючки, завитушки, росчерки, линии почерка) складываются в более общие фрагменты, которые, в свою очередь – становятся частью определённой картины, входящей в некую целостную композицию. У Ирины – нет «отдельных полотен», скорее – диптихи, триптихи… или целые развёрнутые экспозиции.

Темы её произведений – сквозные, идущие пульсирующей нитью через весь сборник… Основной лейтмотив – любовь, диалог с Возлюбленным. В описании этих отношений Лирический герой поэтического мира Ирины Бухаревой предстаёт в несколько парадоксальном свете – одновременно близкий, родной… и отстранённо далёкий и заоблачный. Сияющий Принц, спустившийся из Марсианских облаков: «неуловимый, родной, непослушный…». Причём поэтесса, (не то – в упрёк, но то – с восторгом), обращается к своему Избраннику: «Ты… рушишь мир, настолько привычный…»

Обыденный мир и вправду размывается, уходит из-под ног, когда на авансцену является сильнейшее чувство, ЛЮБОВЬ, которое заставляет перемещаться в новые – в яркие, но пугающие своей неопределённостью пространства: («Улетаю без сожаленья//в мир желаний, к яркому свету…»).

Загадочный Новый Мир, открывающийся перед влюблёнными глазами поэтессы, нельзя назвать радостным и беззаботным. Скорее, это – погружение в Неведомое, в некую Новую реальность. Как пишет автор: «И погружаешься в ад, в Неизвестность (…) На грани реалий, меж правдой и ложью», где «Жестокие игры во всех проявлениях…» и «Крики, страхи, плеск сомнений (…) лишь разложенно-несложенный пасьянс».

Кстати, тема пасьянса, головоломки – одним словом чего-то, что только ещё предстоит создать, (или что необходимо разгадать, привести к знакомому знаменателю) – является для Ирины Бухаревой крайне значимой.

Потому и общее название сборника – «Шарада» – неслучайно… Тема поиска Знаков, Подсказок, Верных решений и Ответов обретает в строках поэтессы особое звучание: «Где-то ещё проступает сквозь силу//Малой надежды на счастье росток//(…) Ключик ищу, подбираю замок…»

Поиск ответов на Вечные вопросы (особенно разгадка Тайны Любви) – становятся для автора вечной дорогой поиска, стремлением к Совершенству, к идеалу. И определённым «безумством», если хотите. Которое поэтесса определяет следующим образом: « Безумство! Дорога без правил, вниз, в никуда …»

Лирический герой упрекаем как раз в отсутствии этого «священного безумия», в неспособности тотально отдаться всесокрушающему и всесильному Чувству любви! («Безумия нет… (…) Ты не готов, не созрел, не решил!//Был лишь шанс воскреситься однажды://Не получилось. Слабее Светил!»)

То самое Изначальное чувство, описанное Данте Алигьери: «Любовь, что движет солнце и Светила» – накладывает на Избранника поэтессы, которому и посвящены большинство стихотворных строк, определённые качества, которым тот должен соответствовать. И это не только банальная решительность – но и своеобразная мистическая безоглядность, не только привычная мужественность – но и тотальная смелость и бесстрашие («Знаешь, как хочу я встать с колен//И, закрыв глаза, шагнуть с обрыва//Быть подхваченной твоей рукою сильной…»)