Иван Гусаров - КИЧЛАГ

Растворена в делах любовь,
Опера – соль ментуры,
Ее плоть, надежда, кровь,
Часть ее культуры.

Прививают роль охранников,
Вопрос оставят без ответа,
В играх больших начальников
Опера – разменная монета.

Брать преступников пора,
Вконец озверела банда,
Придут на помощь опера,
Опера – пожарная команда.

Зевак прогнали со двора,
Опера достали пушки,
Менты – на кончике пера,
Опера всегда на мушке.

Работа гончих псов,
Поджимают часто сроки,
Закроют хату на засов,
Подкинут нужные вещдоки.

Ловить мошенников-рвачей,
По этажам летать до пота,
Слушать мерзких стукачей –
Нужная, но грязная работа.

Капроновый черный чулок,
Не было слышно голоса,
В суде основной вещдок –
Ну чулке остались волосы.

Душили даму чулком,
Рядом лежит подушка,
Не допито вино и ром,
В руку вложена пушка.

Следов борьбы не видно,
Была желанная встреча,
Погибла дама обидно,
В жестокий любовный вечер.

Осеннее хмурое утро,
Летят перелетные птицы,
В изголовье лежит «Камасутра»,
Открыта на пятой странице.

Лежит неподвижно тело,
Застыли навеки черты,
Сделал дело Отелло –
Разрушил мир красоты.

Рядом открытый сонник,
Подчеркнуто слово «убит»,
Фарфоровый маленький слоник
Поднял хобот, трубит.

Невольный свидетель – зеркало,
В стекле спрятана тайна,
Судья ее исковеркала,
Трагедия часто летальна.

Опера находят улики:
Шкатулки и сумки пустые;
Несутся с улицы крики,
В шоке стоят понятые.

В непонятке стоят соседи,
До крышки довел, злодей,
Звуки траурной меди,
Стук гробовых гвоздей.

В морг отправят тело,
Отжила свое, отлюбила,
На свободе гуляет Отелло,
Зря впустила дебила.

В протоколе запишут сухо:
Время, место, поза,
С фактами тоже глухо,
Другим большая угроза.

Исчерпала себя любовница,
Уголовное откроют дело,
Нелепо погибла смоковница,
Ищут повсюду Отелло.

Грев загнала братва:
Дурь, сигареты и чай,
В папиросы забита трава, –
Гитара, громче играй.

Тянется сладкий дымок,
Пенится горький чифир,
Не страшен крепкий замок,
Есть понятия, согласие, мир.

Ходит по кругу пойка,
Звуки веселой гитары,
Ну-ка, братишка, спой-ка
Про зоны, этапы и нары.

Про далекий спой Магадан,
Про Северный путь, Воркуту,
Про Ванинский порт и туман,
Сроку подводят черту.

Застучат по рельсам колеса,
Откроется крепкий замок,
Тихо горит папироса,
Светел сладкий дымок.

Останутся в памяти горы,
Зеленый, цветущий май,
В родные уедем просторы,
Покинем северный край.

Останутся в памяти лица,
Уроки суровой погоды,
Седина на висках серебрится,
Нелегкими были годы.

На прощание, гитара, спой,
Про дружбу спеть не забудь,
Собираешься ехать домой,
Пусть легким окажется путь.

Он был знаменитый вор,
Братве разгульной – икона,
В зеленый шел коридор,
Знал, что не будет шмона.

Хозяин хотел покоя,
Бунт на зоне не нужен,
Не боялся крутого конвоя,
В правой разборке контужен.

Прогнуться было проще,
Наступали кругом козлы,
Недовольно гудела площадь,
Он смело пошел на стволы.

Злого не боялся рока,
Не целовал сучьих ножей,
Веселила пустая морока,
Воровских не предал идей.

Осталось воров единицы,
Постоянно в неволе живут,
Листают понятий страницы,
Традиции старые чтут.

Может, звучит цинично,
На зоне нужны воры,
Знает братва отлично –
Лихой не будет поры.

Выбирают, где меньше зла,
Будут козырные масти,
Не развяжет система узла
Зэки не верят власти.

Внутри надломлен вертухай,
В душе – слабее зэка,
Пошел за легкий каравай
Пасти позорно человека.

Свою ущербность знает,
Ему прозвище – козел,
Перед начальством тает,
На арестантов очень зол.

В глаза дубак не смотрит,
Мастер руки завязать,
Любит шмоны и досмотры,
Унизить любит, наказать.

Чрезмерно прет усердие,
Гуляет кнут, не пряник,
Нет к заблудшим милосердия,
В секунду выстрел грянет.

Своей гордится миссией,
Загонит в узкий коридор,
Не стал дубак мессией,
Сеет злобу и раздор.

Придаст дубинка силу,
С автоматом он герой,
Пустой трухлявый силос,
Любит частый мордобой.

Нарушает смело правила,
Забрызгал кровью робу,
Никого неволя не исправила,
Беспредел умножит злобу.

Во время бунта, хаоса,
Рванется с пятки на мысок,
Покажет повадки страуса,
Весь зароется в песок.

Домой вернулся в городишко,
Через восемь с лишним лет,
Свитер, серое пальтишко,
Черный вязаный берет.

К дому ведет дорожка,
Покосился старый фасад,
Сидит на заборе кошка,
Крапивой зарос палисад.

Переступил родной порог,
В прошлом долгие года,
Я скиталец, не пророк,
Домой вернулся навсегда.

Мать-старушка поседела,
Полетел из рук клубок,
Руки подняла, пропела:
«Жду давно тебя, сынок».

Присела с краю на скамью,
Положила на колени руки:
«Переживала боль свою,
Думала, не выдержу разлуки.

«Поживи со мной, сынок,
Мне жить осталось мало».
В груди щемящий поток:
«Не плачь, не надо, мама!

Построю новую усадьбу,
Жизнь устроим нашу,
Я сыграю, мама, свадьбу,
Под венец возьму Наташу.

Давай обсудим вместе,
Прогоним прочь ненастье,
Приедет скоро к нам невеста,
Пожелай нам счастья».

Оправдательных не будет приговоров,
До блеска отшлифована скамья,
Фемида не подставит прокуроров,
Слишком близкая семья.

Душит обвинение спокойно,
Фабрикует липовых тузов,
В суде появится покойник,
Подсуден бедолага из низов.

Обвинитель безгранично горд,
Кусок измылил мыла,
Коллег отмазал держиморд,
В гору двинется лепила.

К оправданию катился приговор,
Но Фемиде это не с руки,
Виновен будет прокурор –
Не с кем будет жарить шашлыки.