Александра Сашнева - Стихиатрия

Заверни мне «простолюбви» килограмма три.
А я буду порхать и петь.
И все прошлое мое из меня сотри.
Научи забыть слово «смерть».
Научи меня делать только то, в чем улыбка,
Листопадные стаи летят в ладони,
Говорят они, что их не догонят,
Но – догонят. Нас всех догонят. Вот в чем ошибка.
Но ты знаешь, я открыла секрет.
Иди под одеяло скорее —
Кто ни о чем не жалеет,
Тому до смерти и дела нет.

Если уедешь,
То все будто умерли,
Все будто живы,
Просто не слышат
Мобилы зуммер,
Пляски Шивы.
Не позвонят —
Но останутся где-то
Там же
Где потерянные предметы.
Будут
Вечно по комнатам прошлого.
Даже не знаю – что в этом хорошего.

Я – Гамлет. Я читаю вновь
Все письма, где слова пусты.
Не пролит яд, и не пролИта кровь,
И помыслы участников чисты,
И круг небесный снова поворот
Со скрипом завершает:
Год за годом и за веком век – и вот,
Что было тайным снова явным станет.
Мертвец какой-то свой секрет устанет
Хранить в пошарпанном комоде.
И самые любимые печально так уходят…
Жаль – не нашлось им места в хороводе…
Они уходят. Молча. Неумело
Слова – не их стезя, не их уменье чуткость…
И все же. Все же! Вот какое дело:
Путь на прощанье – хоть одну минутку —
Замрите. Перестаньте говорить —
Ведь мир – таков. Ему другим – не быть.
Лишь этот мир нам всем дано любить.

Сквозь приступы аутизма,
Сквозь падения в белое ничего
В пустоту звука – мозга,
Самого на себя замкнутого —
Не минуты там —
Там вечности —
Ничего нет беспечнее и
Веселее смерти.
С ложкой желтой —
Пшенной каши на завтрак —
Все наступит когда-то завтра —
А сейчас – только обмороки —
Синие – в дно неба падать —
Замираешь – за окно глядя.
Белые облака глядят холод осени,
Нежные, будто отроки, что поют молитвы,
Бесконечна битва,
И единственною победой,
И единственной истиной
Ты находишь то, что
Нет ни злых вокруг, ни хороших,
Есть, кто ближе, и есть, кто дальше,
Но во всех нотах немного фальши
Твои уши всегда слышат…
И ты хочешь все выше и выше.
И не знаешь – зачем ты выжил
И зачем родился?
Льется день тонкой струйкой – в стекла
Отогревшийся шмель бьется.
И в далекой стране, отсюда
Не увидеть ее, конечно,
Там идут по песку верблюды
И проходят в колечко,
Если держишь его и щуришься,
И кричат пацаны на улице.
И остыл уже чай на блюдце.
И родители по ночам целуются.
А тебе их всегда жалко.

Однажды ты попадаешь в ситуацию, когда вынужден умереть ради человека, который сделал все, чтобы превратить твою жизнь в ад.
Он тебя убивает и этому несказанно рад. И мало того тебя убеждает, что это ты во всем виноват.
И вот ты идешь в магазин и покупаешь базуку и патронов побольше, и ратататата – подавитесь суки!
И потом на суде ты стоишь блаженный хотя тебе выпишут вышку – нет сомнений.

– Ну вот, – сказала он. – Теперь я могу летать.
– А кто же мешал раньше?
– Я должен был показать, – сказал он в первый раз без фальши.
– Что можно ведь жить и без полетов.
– А зачем? Если ты птица или самолет?
– Потому что можно разбиться. Если уж взмыл в небо, есть риск
Что стрелка зайдет за красную риску.
– То есть сейчас ты уже летишь вниз?
Он молчит. Глаза отвел, голову опустил.
– А почему ты решил, что ты должен это за других решить?

Я чувствую себя так, будто я в комнате.
Будто в коробке я, в черном кубике.
И хочется всем сказать: «Полно-те!»
Скоро нас всех уже не будет.
И все наши звездочки, ленточки, брюллики —
Такие смешные приобретения…
И все мы – увы – беспощадно глупенькие —
От самого дворника до академика.
А выйдем из комнаты – там белый-белый —
Снег или свет? Не видать отсюда.
И все, что мы в комнате наделали,
Позаметет метелью судной.

Блужу словами. Иван Сусанин я
В лесу окаянном твоих улыбок —
Все думаю я – я ли ошибка?
Или ты шибко со словесами?
Готовлю сани – а вдруг? Ну что ты!
Моя забота – на всякий случай…
Пилот к полету всегда готовый —
Судьба такая… Да ты не слушай.
Вот говорят – что не убьет, то ранит…
Все верно. И после руку уже заранее —
Ожога память потом навеки.
И не подлежат развороту реки.

Блужу словами. Слова – тоннели,
Слова проспекты, кафе пустые…
Я помню: были же дни простые…
Но… улетели те дни в метели.

Мама. Жизнь размазала меня,
Вот по самое некуда и без масла —
Там, на небе была нарисована судьба шлимазла,
Да. В то утро, когда ты меня родила.
Знала бы – обошлась абортом бы – все меньше муки,
Да и не тратить зря баблос, время. Планеты – суки!
Такие вот, блин, дела.
Что? Не говорить «блин»?
А что сказать? «Заебало»?
А ты не упадешь в обморок?
Не уронишь забрало?
То-то и оно – как не рисуй цветочки на покрывале,
Под покрывалом всё равно все дойдет до точки.
И потом всё равно все вырастет так, как напророчено.
Жизнь уже точит свои коготочики.
И как бы ты не скрывала свои глаза за капустными листьями,
Как бы не смеялась – не спрячешь свои мысли-то.

У меня в руке птичка – воробей.
Твое сердечко. Легкое и горячее.
Эх, душа ты моя, не артачься же!
Все равно, не спасешь всех людей,
Просто пой и танцуй – и на все забей.
Вот в ладони твоей сердце мальчика.
Отпусти его – пусть летит в лето.
Я не верю в дурные приметы.
Пусть летит – не спасется в ладони мальчик.
У него своя печаль. Ну и что, что плачет?
У него своя печаль, боль своя – шрамики и царапинки.
На щеках блестят слез хрустальных капельки.
Отпусти его на ветра. Не прячь от вьюги.
Все равно снесет его с круга.
Отпусти, не держи – боль безмерна.
Не бывает в миру измены.
Все измены себе. Так что же?
Все меняется. Ты – тоже.

Я на измене иду на измену,
Я измеряю любовь безменом —
В сумку укладываю сердечки,
Звонки телефонные, ночи, колечки,
Поездки на море, простуды, обломы,
Прекрасное время, когда незнакомы,
Но любим уже, и когда изменяем,
По сути опять, ничего не меняя.
Я на измене иду на измену,
Поверь, мой любимый, не по колено
Мне море, в котором мы вместе куда-то
Идем ли, плывем ли, мы оба – солдаты,
Мы оба конвойные и конвоируемы,
Контроль контролера мы все контролируем
Плохо желания тела порою
Ведут на измене кривою тропою.