Мишель Вико - Басни

Лосиху и Лося не надо упрекать,
Их жизнь чужая вам, зачем же им мешать.

Был день, в нору Крота упал лесной орех,
И всё бы ничего, да только как на грех,
Не доводилось в жизни никогда Кроту,
Вкушать подобную еду.
Крот запах явный чувствует съестного,
Но нет в сём духе ничего такого,
Что вмиг напомнило б сейчас ему,
Давным-давно знакомую еду, а потому,
Крот подступил к ореху с опасением,
С того душа наполнилась волнением,
Да форма в ощупь чудной показалась,
От скорлупы боязнь в сознание закралась,
Отбив желание, случайную находку есть.
Ещё подумал Крот: «тут бед не счесть,
Могу и зубы обломать, и даже отравиться,
Да мало ли чего ещё со мной случится,
Коль я отведаю совсем неведомый продукт,
Не зная толком, овощ это или фрукт.
Уж лучше обойду его я просто стороной,
А пробует его пусть кто-нибудь иной».
Как Крот подумал, так и поступил,
Лишь из норы своей орех наружу откатил.

С опаской к делу можно подступать,
При этом никогда не стоит забывать,
Что если вам проблему надобно решать,
Её не нужно на других перелагать.

Жил-был мужик; Федотом величался,
Страдал он с юных лет недугом – заикался.
И как-то раз Федоту подарили попугая,
Тут Федя быстро понял – птица непростая,
Ещё узнал он, попугаи могут говорить,
Лишь стоит попугая речи научить.
Как говорится, было бы желание,
На обучение, употребить старание,
И вот уже Федот частенько с попугаем говорит,
Да только птица с разговором не спешит.
«По-видимому, много слов я попугаю говорил,
Так для себя Федот проблему объяснил,
Попробую уменьшить лексикон,
Тогда и разговаривать наверно будет он».
Увы, решение о сокращении произносимых слов,
Не помогло достичь и азбучных основ,
Но унывать Федот привычки не имел,
И сколько б попугай на птичьем языке ни пел,
А Федя, заикаясь, повторял,
То имя, что он попугаю дал.
И если бы он говорил без заикания,
То может и не зря, прошли его старания.

Когда не можешь что-то сделать сам,
Поступок верный – обратиться к мастерам.

Траву безжалостно везде топтали,
Не замечая, просто мяли,
Ходили, ездили по ней,
По жизни, в общем, доставалось ей.
И лишь её соседке, Крапиве вышла благодать.
Она как воин в одеянии суровом,
Растёт спокойно под забором,
Её не смеют обижать.
И потому она заметно возгордилась,
Подняв все стебли высоко,
Раскинув листья широко,
С Травой о счастье поделилась:
«Как ей прекрасно и тепло,
Как ей уютно и светло,
И что Трава напрасно расстелилась,
И что Трава так низко опустилась,
Раз каждый, кто ни пожелает,
По ней бессовестно гуляет,
Не получая наказания за то».
«Ах, право же соседка это, что», —
Трава, понурившись, вздыхает.
И так же скромно продолжает:
«Привыкла я уже к тому давно,
И утешает лишь одно,
Что я не всякому мешаю».
«Прости меня, тебя не понимаю, —
Несказанно Крапива удивилась.
Да если б кто решил меня так мять,
Ногами каждый день топтать,
Уж я бы разом обозлилась,
И проучила бы его, чтоб больше неповадно было,
Меня касаться, а не то чтоб мять.
И каждый это в мире должен знать,
Хотя б ему бы от меня и не попало».
«А я хотела бы сказать,
О чём не стоит забывать! —
Трава Крапиве отвечала, —
Что я довольно часто замечала,
Не лучше ль просто мирно жить,
И о подобном не тужить,
Раз наша жизнь нам отвела такую роль,
Стелиться вечно под ногами…»
«Ну, нет, соседушка, позволь,
Стелитесь лучше сами,
А я не очень-то мала, —
Крапива гордо отвечала.
Я за себя всегда горой,
И на любого бы войной,
Колючей зарослью восстала».
И только лишь она об том сказала,
Как над забором появилась вдруг рука.
То, лез с обратной стороны забора,
Чтоб не идти вокруг двора,
Обычный маленький Мальчишка,
Простой дворовый сорванец.
И вот, когда уж, наконец,
Ему осталось только,
С забора лихо прыгнуть вниз,
Случился с ним большой сюрприз,
Он соскочил неловко,
И угодил в Крапиву с головой,
Подняв при этом дикий вой.
А после выбравшись на волю,
Своей покусанной рукой,
Крапиву выдрал всю под корень.

Мораль, наверное, понятна:
Коль в жизни мир, и жизнь приятна,
А коли выставишь себя со злом,
То от него и пропадёшь потом.

Однажды Ветер молодой могучий,
Надумал подружиться с грозной Тучей,
А то ему в просторных небесах,
Хоть в местных, хоть в чужих краях,
Наскучило летать по небу одному,
С подружкой будет веселей ему.
Решенье принято, осталось воплотить,
Своё желание: дружить!
Для этого, заметив Тучу, покрупней,
Погнался Ветер весело за ней,
Но Туча в небе не сама плыла,
Её вперёд воздушная волна гнала,
Подъятая могучим Ветром молодым,
Из-за чего она всё время перед ним,
Бежать по небу продолжала,
И всё терпела, всё молчала,
И сколь у Ветра молодого было сил,
Он все в погоне применил,
С желаньем Тучу крупную догнать,
Но лишь сумел её в лоскутья разорвать,
Когда ж огромной Тучи вдруг не стало,
Желанье Ветра к дружбе не пропало,
Он кинулся к другим, большим,
Да только не сумел приблизиться и к ним,
Опять все, как и прежде повторилось,
Он к облаку, но и оно на клоки развалилось,
Не понимает юный Ветер почему,
Не получается до Туч приблизиться ему,
Так и гуляет до сих пор один,
Над облаками, тучами везде он господин.

Так посмотреть: иной всю силу применяет,
А что вершит поступком сим, не понимает.

Паук поблизости себя, узрел младую Мушку:
«Давно, давно себе ищу подружку»,
Ей сладким голосом он говорит,
А сам притворщик так в её глаза глядит,
Что онемела Мушка и раздумий не имеет,
Зачем к ней незнакомец дружбою радеет,
А он уже про паутину ловко заплетает речь,
Чтоб Мушку глупую скорей в неё завлечь,
Покуда та с ним незнакома, и не знает,
Что из себя на деле паутина представляет,
Взирая умилённо на творенье Паука,
Приблизившись к нему слегка,
Что лживый восьминог не проглядел, заметил,
И про себя, не вслух, отметил,
Продолжив восхваление своих трудов,
Размеренным потоком нужных слов:
«Какой узор красивый бесподобный,
Я в ткацком деле самый модный,
Ко мне по записи идут,
Другие Пауки так не плетут».
И Мушка к паутине ближе, ближе,
Как вдруг, не выше и не ниже,
А в центр паутины залетел футбольный мяч,
И дальше по траве пустился вскачь,
С собой почти всю паутину захватив,
Хозяина её, что в стороне сидел, ошеломив,
Паук растерян, нету слов, молчание:
«Как с Мушкой быть» – засело в нём незнание,
Теперь добычи больше не поймать,
Пока сеть новую плетёт, придётся голодать.