Валерий Рогожин - Из глубины души моей

Румыния мне особенно запомнилась. Хотя мне было в те годы всего каких-то шесть лет, но я с удивительной четкостью помню все наши проказы и свершения, все подвиги и преступления, короче всю нашу тогдашнюю жизнь.

Мы, компания пацанят-однолеток целый день были предоставлены самим себе. Да и куда мы могли деться. Военный городок был обнесен с трех сторон колючей проволокой. С четвертой стороны границей было море.

Мы купались, загорали, собирали в водорослях, выброшенных приливом, мелких крабов и варили их в старом ведре на костре. Бегали к солдатам и помогали им осваивать нелегкую солдатскую службу. Нам было по пять-шесть лет. Мы знали назубок всех русских и советских полководцев. Это сегодня спроси у великовозрастных байбаков, кто такой, например, Петр Семенович Салтыков, и не получишь никакого ответа. А мы, шестилетние знатоки, прекрасно знали сколько генералиссимусов было в России, сколько раз русские брали Берлин и какова дальность стрельбы АКМа.

Мы помогали солдатам чистить полметровые и метровые гильзы от зенитных снарядов, мы катались не на качелях-каруселях, их у нас просто не было, а на зенитных орудиях и оставшихся от ленд-лиза студебеккерах. Мы ездили вместе со взрослыми в степь и собирали в песке темные кривые румынские грузди. Мы любовались маковыми полями.

У нынешнего читателя при слове «мак» сразу возникает ассоциация с наркомафией и прочая лабуда. Ничего подобного тогда никто и представить не мог. Но подняться на сопку и вдруг увидеть внизу в распадке алое, огненное или кровавое, дышащее и шевелящееся озеро, было так необыкновенно, так красиво, что даже у нас, послевоенных пацанят, знающих из поэзии Тараканище и Муху-Цокотуху, не имеющих никакого представления о живописи, о красоте, замирало сердце. Представляете – целое озеро, огромная поляна цветущих маков. Пробежал ветер, цветы чуть пригнулись и эта поляна почти позеленела, спряталась, замаскировалась, но ветер улетел, и цветы выпрямились, все стало опять огненно-красным, как лава вулкана и горячим. Красота необыкновенная!

А потом детство изменилось. Наши части срочно выводили с территории СРР. Отцу приказали уезжать и мы с гордостью помогали взрослым грузить наш нехитрый скарб, фанерные чемоданы и такие же фанерные шкафы и гардеробы в товарные вагоны. Транспорта не хватало и в пассажирских вагонах ехали семьи старшего офицерского состава, а семьи всяких там лейтенантов и капитанов должны были ехать в товарных теплушках, в вагонах, в которых обычно перевозили лошадей и коров…

Дальнейшая служба отца продолжается в городах Сумской области на Украине, где проходило третье кольцо противовоздушной обороны. Первый класс в одном городе, второй (начало второго класса) в другом городе, а конец уже в третьем. Поэтому, когда говорят «первая учительница моя» я вспоминаю сразу третью. Что поделать. Не моя в том вина и не вина учителей. Так сложилась жизнь.

Очередное отступление. В последних классах общественные дисциплины (новейшую историю, обществоведение, историю партии или что-то типа этого) у нас вела Ида Григорьевна Давыдовская. Душевный человек, опытный и знающий педагог, великолепный историк и необыкновенный рассказчик. Она вспоминала, как «милитаризировали» жизнь города в начале шестидесятых. Все были за советскую власть, все были строителями коммунизма, все были преданными строителями социалистического общества и все абсолютно слушали вражьи голоса. Вечером ловили Немецкую волну или Голос Америки, а утром делились новостями с соседями и друзьями. Причем, в отличие от сегодняшних рассказов, происков КГБ, почему-то никто не боялся и по укромным уголкам никто не таился.

И вот в один прекрасный день, точнее вечер, население города узнает, что в их городе теперь располагается ракетный полк и там же будут базироваться новые советские ракетные установки. Военных в городе не было, нигде в окрестностях никто никаких установок не замечал. Народ посудачил и решил, что очередная вражеская утка и сплошная антисоветская пропаганда.

А потом через неделю-вторую в городе появляется группа офицеров, а затем еще одна. Потом гостиница, вечно пустовавшая, оказалась переполненной. Потом на окраине города началось строительство и в рекордно короткое время возникла воинская часть с многоэтажными казармами. Причем в центре города многоэтажных домов не было. А вот в воинской части многоэтажные казармы уже были. Потом возник офицерский городок. Потом за чертой города, но буквально вплотную к нему, построили еще один. И все. Пророчества забугорных прорицателей полностью исполнились.

Отдельным отступлением хочется сказать об учителях. Господи! Как мне повезло, что у меня были такие учителя, такие преподаватели, настоящие педагоги. Можно представить себе шестидесятые годы, провинция, практически российское захолустье, обычная средняя школа и такие учителя! Они и сами не знали, как они учат, они просто делали свое дело

Широкова Дася Самуиловна. Русский язык и литература. Обычный преподаватель, знающий, грамотный, с опытом работы и ничем не выделяющийся среди многомиллионной армии учителей в нашей стране. А вот надо же сумела найти подход, как-то незаметно научить, показать всю красоту поэзии, все очарование игры слов, магию переплетенных строчек. Как ей это удалось, я не знаю. Но до девятого класса я обходил сборники стихов девятой дорогой. Да и остальные ребята из нашего класса. А потом вдруг как прорвало. Мы стали читать стихи! Это необыкновенно.

Вероятно, кого-то удивит большое количество еврейских имен. Но ничего удивительного нет. Это те места, те местечки, которые описывал Анатолий Рыбаков в «Тяжелом песке». Это и есть черта оседлости, делившая Россию.

А математик Николай Филиппович Гудзенко. Казалось бы тоже самый обыкновенный учитель. Причем одно время пристрастился к горячительным напиткам настолько, что руководство школы было вынуждено убрать его из учителей. Районный центр, маленький захолустный украинский городок, хоть и с богатым историческим прошлым. Но история, даже ее великолепное знание не помогут в поиске работы и Николай Филиппович вынужден был устроиться в хозрасчетные столярные мастерские, работавшие здесь же при школе.

Несколько лет он добросовестно изготавливал тумбочки и табуретки, пока наконец, школьная дирекция не обратила внимание на его трезвое поведение. То ли этот фактор, то ли нехватка хороших учителей, особенно по математике, сыграли свою роль, а может быть имели место обе причины, но Гудзенко взяли опять в преподаватели.

Он заходил обычно в класс и громоподобный голос разрывал тишину: «Ну, что, пионеры и школьники, опять вчера весь вечер иксы-игреки на заборах писали?» Класс замирал. Тишина стояла неимоверная. Знали, сейчас трех человек он посадит на передние парты и у них будет письменный десятиминутный микро экзамен по билетам, изготовленным накануне вечером преподавателем дома. А остальные подробно будут освещать как выполнялось домашнее задание. Причем Николая Филипповича не интересовало, сошелся ли результат решения с ответом в учебнике, его не интересовали зачеркивания в тетради и почерк ученика, он обращал внимание только на знания. И, конечно, результаты всегда давали себя знать.